Уильям Теккерей - История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага

Поначалу мосье Альсид решил, "что они следуют за ним, движимые восхищением, и только порадовался, что может с такой легкостью доставить другим невинную радость. Однако вскоре к малолетним песочным пирожникам присоединились люди побольше ростом, а потом в толпу влились фабричные, у которых как раз кончился рабочий день, и стали смеяться, свистеть и обзывать мосье Мироболана обидными именами. Одни орали "французик!", другие "лягушатник!". Кто-то попросил у него на память прядь его длинных, завитых колечками волос; и наконец незадачливый артист понял, что эта грубая, шумная толпа не столько выказывает ему уважение, сколько глумится над ним.

Вот тут-то мадам Фрибсби и увидела несчастного и его свиту и услышала обращенные к нему издевательские выкрики. Она выбежала из своего дома и бросилась через дорогу спасать иностранца; она протянула ему руку и на его родном языке предложила ему укрыться в ее жилище; а водворив его туда, храбро стала на пороге и крикнула прямо в лицо расшумевшимся фабричным, что подло оскорблять одинокого, беззащитного человека, который к тому же не понимает их языка. В ответ кто-то свистнул, кто-то насмешливо крикнул "браво!", однако же слова ее возымели действие, и толпа отступила. Ибо старую мадам Фрибсби в Клеверинге уважали, а многие и любили ее за причуды и доброту.

Бедняга Мироболан очень обрадовался, услышав французскую речь, хотя и такую причудливую. Французы гораздо охотнее прощают нам ошибки в их языке, чем мы, когда они ошибаются в английском, в способны подолгу без тени улыбки слушать, как мы коверкаем их язык. Спасенный артист клялся, что мадам Фрибсби - его ангел-хранитель и что никогда еще от не встречал среди les anglaises {Англичанок (франц.).} такой бесконечной любезности. Он осыпал ее комплиментами, словно она была красивейшей и знатнейшей дамой, ибо Альсид Мироболан по-своему воздавал честь всей женской половине рода человеческого и, как он выражался, не признавал в царстве красоты ни чинов, ни званий.

На следующий день один из его подручных доставил модистке галантную записочку и корзину, содержавшую крем с ананасом, салат из омаров, создатель коих льстил себя мыслью, что они достойны как его рук, так и той, кому он, имеет честь их преподнести, и коробку провансальских цукатов. Доброта любезной мадам Фрибсби, - писал Альсид, - явилась зеленым оазисом в пустыне его существования; ее душевная тонкость навсегда останется в его памяти как контраст с грубостью местного населения, недостойного владеть таким сокровищем. Так между модисткой и кухмейстером завязалось знакомство самого доверительного свойства; однако я подозреваю, что изъявления дружбы, которые мадам Фрибсби выслушивала от молодого Альсида, не радовали ее, а скорее огорчали, ибо он упорно называл ее "La respectable Fribsbi", "La vertueuse Fribsbi" {Почтенная Фрибсби, добродетельная Фрибсби (франц.).} и уверял, что относится к ней как к матери, в надежде, что она, со своей стороны, видит в нем сына. Ах, думала она, не так уж давно к ней обращались на том же звучном французском языке с выражениями чувств совсем иного рода. И она со вздохом поднимала взор к портрету своего карабинера. Удивительное дело, до чего молодыми остаются подчас сердца женщин, когда волосы их уже нуждаются в искусственном добавлении или в краске! В такие минуты мадам Фрибсби чувствовала себя восемнадцатилетней девушкой, - она так и сказала Альсиду,

Когда она поворачивала разговор в эту сторону, - а поначалу мадам Фрибсби выказывала такое стремление, - Альсид вежливо, но неизменно заговаривал о другом; в доброй модистке он желал видеть мать, и только мать, каковой ролью, мягкосердечной этой женщине и пришлось довольствоваться, тем более когда она узнала, что сердце его отдано другой.

В скором времени он сам посвятил ее в тайну своей любви.

- Я с ней объяснился, - сказал Альсид, - способом столь же новым, сколь, смею думать, и приятным. Куда только не проникает любовь, уважаемая мадам Фрибсби! Купидон - отец изобретательности. Я выспросил у прислуги, какие plats {Блюда (франц.).} мадемуазель вкушает с наибольшим удовольствием, и согласно этому подготовил свою изящную атаку. Однажды, когда ее родители не обедали дома (а они, должен вам с грустью заметить, люди отнюдь не утонченные и словно находили особенную прелесть в грубом обеде у ресторатора где-нибудь на бульварах или в Пале-Рояль), прелестная мисс принимала у себя нескольких школьных подруг, и я придумал угощение, подходящее для столь деликатных созданий. Ее имя - Бланш. Невинность носит белую вуаль, венок из белых роз. Я решил, что весь мой обед будет белым как снег. В обычный час вместо скучной gigot a l'eau {Вареной баранины (франц.).}, которая обычно подавалась к этому до обидного простому столу, я велел подать меренги с кремом, белые, словно ее кожа, приготовленные из лучших душистых сливок и миндаля. Затем я сложил к ее алтарю _филе из судака а-ля Агнес_ и еще одно, очень тонкое блюдо, которое я обозначил _"Корюшка а-ля святая Тереза"_, - моя прелестная мисс оценила его по достоинству. За этим последовали цыплята; и единственным коричневым пятном, какое я себе позволил, было баранье жаркое на лужайке из шпината, окруженной гренками в виде овечек и украшенной маргаритками и другими полевыми цветами. Вторую часть меню составляли пудинг а-ля королева Элизабет (как известно уважаемой мадам Фрибсби, она была королева-девственница), куликовые яйца, которые я назвал _"гнездо голубки"_ и среди которых расположил двух целующихся голубков, изготовленных из масла; миниатюрные пирожки с абрикосами - все молодые девицы их обожают, и мараскиновое желе - мягкое, вкрадчивое, опьяняющее, как взор красавицы. Назвал я его _"амврозия Калипсо для владычицы моего сердца"_. А мороженое - пломбир с вишнями, - угадайте, мадам Фрибсби, какую форму я ему придал? Я придал ему форму двух сердец, пронзенных стрелой, на которую я предварительно нацепил подвенечную фату из белой бумаги и веточку флердоранжа. Стоя за дверью, я ждал, какое оно произведет впечатление. Раздался крик восторга. Все три юные дамы наполнили бокалы искристым аи и выпили за мое здоровье. Я это слышал - я слышал, как мисс говорила обо мне, как она сказала: "Передайте мосье Мироболану, что мы благодарим его - восхищены им - любим его!" Я еле устоял на ногах. Могу ли я сомневаться, что после этого молодой артист стал не безразличен английской мисс? Я скромен, но зеркало говорит мне, что я не урод. В этом убедили меня и другие победы.

- Опасный человек! - воскликнула модистка.

- Белокурые дочери Альбиона не видят в скучных обитателях своего острова туманов ничего, что могло бы сравниться с живостью и пылкостью детей юга. Мы привозим с собой свое солнце. Мы, французы, привыкли побеждать. Если бы не эта сердечная привязанность и не мое решение жениться на Anglaise, неужели я остался бы на этом острове (впрочем, не вовсе неблагодарном, поскольку я нашел здесь нежную мать в лице почтенной мадам Фрибсби), на этом острове, в этом семействе? Мой гений угас бы среди этих грубых людей, поэзия моего искусства недоступна этим плотоядным островитянам. Да, мужчины здесь мерзки, но женщины... женщины, дорогая Фрибсби, не скрою, обворожительны! Я дал себе слово жениться на Anglaise; и раз я не могу, по обычаю вашей страны, пойти на рынок и купить себе жену, я решил последовать другому вашему обычаю и бежать в Гретна-Грин. Белокурая мисс не откажется. Она очарована мною. Я прочел это в ее глазах. Белая голубка ждет только знака, чтобы улететь.