Патрисия Данкер - Семь сказок о сексе и смерти

— Идите сюда.

Мы прошли сквозь стену влажного воздуха во внутреннюю оранжерею. Я не видела лица клиента. Он был одет строго и курил сигару. Он пожал Уолтерсу руку, и я почувствовала, что от него холодным душем прошла волна минутного недовольства, когда он оглядел меня.

— Она одета как шлюха. Пошлите ее наверх. Второй этаж, первая дверь налево. Пусть возьмет одежду жены. Потом приведете обратно.

У него был спокойный голос, но к нему примешивался странный отзвук, как будто он говорил не рядом с нами, а откуда-то издалека. Я снова попыталась взглянуть ему в лицо, но он все время оставался в тени. Потом я посмотрела на его руки. Он носил множество холодных золотых колец.

Шоу стоял рядом со мной. Он тихо дотронулся до моего локтя и отвел меня наверх, в темноту высоких покоев. Повсюду раздавалось журчание воды. Внутри было жарко, во всех каминах горел огонь, хотя ночь была теплой. Мы вошли в комнату с зелеными зеркалами. Это была женская комната, роскошная, как пещера Аладдина. У этой женщины были ожерелья из чистого золота, слитки чистого золота — золота, которое можно купить только в Индиях, которое добывают в джунглях. У нее были цепочки из черного жемчуга и огромные ониксовые броши в золотой оправе. Он одевал ее в черное с золотом. Но любила она зеленое. Вся ее домашняя одежда, футболки, джинсы, халат, купальник — я открывала ящик за ящиком — все зеленое, только зеленое. У нее было два совершенно разных гардероба — один роскошный и тяжелый, нижнее белье, ночные рубашки, вечерние платья до пола, все черное, отороченное нитями чистого, настоящего золота. Ее другая одежда — я перебрала вешалки — была легкой, хлопковой или шелковой, все желтовато-зеленое, цвета бутылочного стекла, морской волны, хвои, аквамарина. А потом я нашла платье, в котором видела ее, — мягкая лужайка, скрывающая грудь, и тысячи крошечных зеленых цветочков из шелка. Я вытащила его из шкафа и повернулась к Шоу, который неподвижно стоял у окна и смотрел в освещенную тьму.

— Мне это пойдет? Как ты думаешь?

Он внимательно посмотрел на платье.

— Может, будет тесновато. Она легче тебя. Но такого же роста.

— Ты ее знаешь. Кто она? Кто?

Шоу прикрыл глаза.

— Надевай.

Я стащила свой кожаный наряд и натянула зеленый шелк. На ее формы платье лишь намекало. Мои были более откровенны, и оно их бесстыдно подчеркивало. Я села перед зеркалом и надела ее украшения, все ее зеленые камни — нефрит, жемчуга и лунный камень с зеленым проблеском.

Я взглянула в темно-зеленую глубину зеркала и снова увидела поверх своего лица, отмеченного печатью разврата и двойственности, ту бледную хрупкую красавицу, в которой сразу распознала потустороннюю драгоценность. Она не была одной из нас, она пришла откуда-то издалека, из-за гор. Платье хранило ее запах. Ее лицо мерцало передо мной. Она была здесь, где-то в этой же комнате, и следила за тем, как я постепенно овладеваю тем, что когда-то было ею. Я быстро огляделась; продолговатые нефритовые капли нежным холодом дотронулись до моей шеи. Никого нет. Только Шоу. Он так и стоял у окна, но на руках его были черные перчатки, его тугие рабочие перчатки, его вторая холодная кожа. Голову он побрил.

Я почувствовала, как от ужаса мои бедра покрываются гусиной кожей.

— Шоу, — прошептала я, и он придвинулся ближе, спрятав руки за спиной. — Пусть он ко мне не прикасается. Умоляю тебя, пусть он ко мне не прикасается. Я не смогу. С этим клиентом — не смогу. Понимаешь?

По его лицу прошла судорога, как круги по стоячей воде. Я никогда, никогда не просила об этом. Шоу, напряженный и неподвижный, как притаившийся леопард, лишь опустил глаза.

— Иди вниз. Пора. — Больше он ничего не сказал.

Я встала. Платье, длинное и свободное в бедрах, стекало с меня, шелестело ее присутствием и ароматом роз. Я чувствовала за своей спиной колыхание шелка. Спускаясь по лестнице, я казалась себе выше и грациознее. Мои шаги гулко отдавались в коридоре. Ее зеленые туфли были мне на размер малы, но я не обращала внимания на неудобство. Это ненадолго. Это ненадолго.

Нижние комнаты теперь словно бы потемнели; света было меньше. Уолтерса там уже не было, а Шоу, который начал было спускаться по лестнице, вдруг исчез. Я остановилась в коридоре, потом вышла в тропический сад. В нем были проложены дорожки из гравия, и все заполнял невидимый шум проточной воды. Я стала рассматривать орхидеи — паразитов, скрывающихся в подмышках тяжелых, роскошных деревьев. Все выглядело огромным и чудовищным. Влажный воздух лип к лицу.

Я услышала его шаги по дорожке, потом почувствовала его запах — табак и корица. Теперь я могла видеть его лицо.

Я ожидала увидеть волосы с проседью, глаза убийцы и тяжелые усы. Я помнила его холодные золотые кольца, помнила, как с непреклонной властностью он сжал мою руку. Но он изменился. Глаза ввалились глубоко в постаревшие глазницы, волосы были густые, но совершенно белые, тяжелое лицо — белое, холодное, чисто выбритое. Он был похож на статую в посмертной маске. Его взгляд пробивался сквозь слои недвижности и холода. Он был такой же чудовищный, как его искусственные тропики.

Я никогда не боялась никого из наших клиентов. Обычно я видела их в самом уязвимом, недостойном, жалком состоянии. Но этот мужчина не был похож на человека. Я боялась его. Я попятилась и вскрикнула.

Его глаза покрылись белой дымкой.

Я реагировала точно так, как он хотел.

Потом он оказался сверху. Я почувствовала черное биение крыльев и услышала быстро приближающийся перестук лошадиных копыт. Кроме его мертвого белого лица я не видела ничего. Его руки сомкнулись на моем горле. Я услышала свой голос — очень далеко, окутанный эхом его рыка, обрывающийся в крик, в крик.

Внезапно его голова дернулась назад. Мир перестал кружиться. У чудовища поперек горла появилась алая черта. Покрывавшая меня тяжесть схлынула, и я оказалась в объятиях Уолтерса. Я рыдала. Он перенес меня в зал и посадил на нижнюю ступеньку лестницы. Я вцепилась в мраморные перила. Уолтерс принес стакан чистой воды.

— На, выпей.

Я залпом выпила. Из тропического сада вышел Шоу. Он был спокоен, но все его лицо как будто стянулось к напряженному рту. Оружия у него не было. Черные перчатки он так и не снял.

— Ты с ума сошел — так рисковать, — спокойно сказал Уолтерс. — Ты выдвинулся слишком рано. Почему ты не подождал? Он мог убить нас всех.

Шоу посмотрел ему в глаза. Он стоял совершенно неподвижно, принимая упрек. Потом сказал:

— С его точки зрения, она была расходным материалом. Он собирался ее убить.

Уолтерс помолчал, потом кивнул. Он на мгновение положил руку мне на плечо. Я поняла, что это значит. Нас трое.

Уолтерс беззвучно закрыл дверь в сад. Обращался он только к Шоу.