Ричард Бирд - Х20

Я положил правую руку на ее левую грудь. Она взглянула на руку, потом мне в глаза, потом снова затянулась. Из ее левого глаза скатилась слезинка.

— Контактные линзы, — сказал я.

— Дым, — сказала она.

Слезинка нависла над краешком века и соскользнула к скуле. Упала мне на руку и просочилась между пальцами.

Джинни выкурила сигарету до самого фильтра, и ничто в комнате не двигалось, только зажженная сигарета перемещалась от руки ко рту и плыл ввысь дым. Когда сигарета закончилась, Джинни наклонилась и затушила ее о металлическую крышку пенала фирмы “Хеликс”. Выпустила последнее облачко уголком рта, пока все не выветрилось. Затем глубоко вдохнула свежий воздух, и ее грудь приподнялась в моей руке. Я наклонился к ней, и мы поцеловались, и это было точно так же, как в добрые старые деньки, как с Люси Хинтон. Все было в порядке, все шло как надо. Я открыл глаза и увидел скулу целующей меня Джинни Митчелл. Я снова закрыл глаза.

Немного спустя мы, задохнувшись, разъединились.

Джинни улыбнулась. Прикусила нижнюю губу.

Мы начали снова. Ее пальцы блуждали по моему лицу, спине, проникали в уши. Затем они оказались под моей рубашкой, но все это меня не слишком интересовало.

Я хотел похитить вкус сигареты с ее языка. Хотел изгнать последние остатки никотина с ее десен и с гладкой эмали идеальных американских зубов.

Не знаю, сколько времени прошло, когда я заметил, что вкус сигареты улетучивается. Я отстранился, и меня удивило, как цепко Джинни ухватила мою руку, блуждавшую под ее платьем. Она укусила меня в шею. Я отклонился от нее. Кровать снова свела нас вместе.

— В чем дело? — сказала она. Поцеловала меня в уголок рта.

Я высвободил руку и положил ей на плечо, чтоб она остановилась.

Она склонила голову, нацеливая следующее объятие.

— Ни в чем, — сказал я.

Она уперлась головой мне в плечо.

— У меня немного кружится голова, — сказала она. — Обычно я не такая.

— Это все никотин.

— Мне нравится.

Она примерилась поцеловать меня в подбородок, но тут же прекратила.

— Что-то не так?

— Нет, — сказал я. — Конечно, нет.

— Что?

— Все дело в сигарете.

— Мне кажется, у меня неплохо получилось, — сказала она. — Для новичка.

— Ты была восхитительна, — сказал я. — У тебя есть еще?

Она запустила руку мне под рубашку и провела пальцем по ребру.

— Нет, — сказала она, — нету.

Я посмотрел на пенал фирмы “Хеликс”, но это совсем другое дело.

— Давай обойдемся без этого, — сказала она, обводя пальцем мой пупок.

Я поймал и удержал ее руку.

— Не могу, — сказал я.

— Почему?

— Просто не могу. Это меня заводит.

— Больше, чем это? — Она прикусила мочку моего уха.

— Больше, чем это, — сказал я.

— Я могу сходить и раздобыть еще. — В ее голосе звучало сомнение. — Если ты действительно этого хочешь.

Я поцеловал ее в губы: вкус сигареты явно пропал.

— Всего одну, — сказал я. — Я был бы очень благодарен.

Она соскочила с постели и закатала платье обратно на живот и грудь. Продела руки в бретельки и сказала:

— Ты странный, но я тебя люблю.

Она натянула бретельки на плечи и потянулась за курточкой. Поцеловала меня в нос и сказала, что она мигом, а потом закрыла за собой дверь — совсем легонько, это никак не означало прощания.

Я не представлял, что творю. Джинни — певица, ее легкие чисты как стеклышко. Я протянул руку к пеналу фирмы “Хеликс” и взял его, рассыпав пепел ее сигареты. Он осел на кровать, на меня и на пол. Пепел целой пачки наверняка покрыл бы все, что я имел.

Я попытался разобраться. Я попросил Джинни курить. С испорченными легкими на ее певческой карьере будет поставлен крест. Вся ее жизнь изменится. Возможно, когда-нибудь я начну подговаривать ее переспать с человеком без определенных способностей и видов на будущее, живущим в комнатенке размером с усохшее легкое. Зря я вел себя так, словно эта сигарета была волшебной. Она ею не была. Некогда она принадлежала мадам Бойярд, которая купила ее в магазине, и напрасно я позволил Джинни думать, что волшебные сигареты выдаются в магазинах в обмен на деньги.

Факт: с сигаретой или без нее — никакой разницы. Очередной затрепанный день, который уже был прожит, и я вдруг осознал огорчительную правду, печальную и нелепую, как шутовской колпак, который я не хотел носить. У меня не было желания что-либо менять или защищать. Я хотел забыть надежду, смелость, успех, настойчивость. Я отпускал себя, и это получилось легко.

Я встал и запер дверь. Снова сел. Открыл пенал фирмы “Хеликс”. Достал сигарету Джулиана: надпись “Бьюкэнен” над фильтром — когда-то мне казалось, что это очень умно, — почти выцвела.

Я мог раздавить эту сморщенную сигарету пальцами, как Супермен давил сигареты, которые предлагал детям злодей Ник О’Тин.

Это была новая мысль, никогда раньше она не приходила мне в голову. Сигарета — такая хрупкая вещь, ее так легко сломать, я хотел, чтобы исчезло все, что она символизировала. Я хотел начать свою взрослую жизнь заново, избегнув бессмысленной одержимости и этой привычки постоянно разочаровывать женщин.

Но я не был Суперменом. Я вставил сигарету Джулиана между губами. Вкус у нее был как у незажженных сигарет в табачной лавочке. Фильтр оказался тверже, чем я ожидал, но в остальном был так знаком, точно я знал его в другой жизни. И тут, когда это не имело ровно никакого значения, я совершенно отчетливо понял, что должен был закурить, когда Люси меня об этом попросила. Я схватил коробок спичек с пола и свернулся на постели калачиком с незажженной и сморщенной сигаретой Джулиана во рту.

В дверь заколотила Джинни.

— Целая пачка, двадцать штук! — возбужденно сказала она, но я не шевельнулся на постели.

Я сказал ей, что мне очень жаль. Она позвала меня по имени. Я сказал ей, что мне очень жаль. Она хотела знать, что происходит, и я сказал, что мне очень жаль. Поскольку я лежал лицом к стене с сигаретой во рту, она могла меня не расслышать. Она все звала меня. Я закрыл уши руками. Позже или, возможно, раньше она сползла на пол, упершись спиной в дверь.

— Я не сдамся, — говорила она снова и снова, но в конце концов сдалась.

— Я хочу домой.

— Выкури еще трубочку, — говорю я. — Я вытряхну тебе пепельницу.

— Ладно, — говорит Уолтер. — Но только последнюю, а потом пойду.

Он берет свежий табак из своего кисета и уминает его в чашечку. Я смотрю на его ловкие руки, потому что лицо его скрыто широкими полями огромного сомбреро. Гемоглобин ворочается в корзине, всхрапывает, успокаивается. Привидение подражает ветру и скребется по углам.

Я спрашиваю Уолтера, верит ли он в привидений.

— То есть серьезно?

— Серьезно.

— Конечно, нет. А ты?

— Нет, — сказал я. — Пожалуй, нет.