Стелла Даффи - Идеальный выбор

Расставшись с Джонни, София направилась к Бет. С кокаином в сумочке она спустилась в метро, попыталась схоронить свои страхи в чинности других путешественников по туннелям, попробовала, подражая им, благостно уставиться в пространство, но лихорадочная мысль на уловки не поддалась. В голове кружились обрывки беседы с непрошеным ночным гостем, пока София не пришла к выводу: одно из двух — либо все произошло в реальности, либо она реально сумасшедшая. Ни то ни другое особенно не радовало. С появлением незнакомца на краешке ее кровати потоком хлынул застарелый страх. Однажды она уже видела себя шизанутой, и ничто так не пугало, как возвращение в то состояние. В страну не-реальности.

Полчаса спустя Бет с улыбкой открыла Софии дверь, протянула руки, чтобы обнять, и тут же согнулась пополам, прижав обе ладони к животу:

— Черт! Прекрати, паршивец!

София наклонилась к подруге:

— Что случилось?

Бет застонала, отдышалась. Потом, ухватив Софию за плечо, распрямилась:

— Он молотит меня всю неделю, но сейчас так вдарил, что о-го-го! Чучело мелкое.

— Откуда ты знаешь, что это он?

— Мальчишка этак по-мужски вылез вперед на выигрышную позицию. А она корчит из себя скромницу, держится сзади. Уселась на мой мочевой пузырь и сидит.

Маленькая греческая австралийка тяжело развернула беременное тело и заковыляла по прихожей, выкрикивая на ходу — голос был на удивление громким для столь хрупкого существа, раздавшегося вдвое на последней стадии беременности:

— Ох, знала бы я, что все будет так зверски хлопотно и тяжело, ни за что бы не ввязалась в это хреновое дело, честное слово!

София уже подумывала уйти, решив, что выбрала неподходящий момент для визита, но энергичные вопли Бет убедили в обратном. Похоже, ей требовалось отвлечься на чужие жалобы. София тихо закрыла дверь и последовала за Бет на кухню, где, как и в прихожей, все было перевернуто вверх дном по причине ремонта.

Муж Бет, строитель и декоратор, наводил в доме к рождению детей, ожидавшемуся через два месяца, идеальный порядок — вечерами и в выходные. В свободное от «нормальной» работы время. К несчастью, его представления об идеале были диаметрально противоположны представлениям жены, — точнее, стали таковыми с тех пор, как Бет забеременела и обнаружила, что у нее поменялось отношение ко всему на свете. Работа стояла, пока они отчаянно ругались, разглядывая образцы красок и каталоги кафельной плитки. Дети тем временем подрастали в своем собственном доме, все сильнее колотя по стенкам по мере того, как изначально тесное пространство становилось все теснее.

Последние семь лет Бет и ее муж Пит старались зачать. Семь лет горечи вероятного и неизбежного разочарования. От внематочной беременности до четвертого выкидыша после трех курсов лечения. А в промежутке — консультации всех мастей, тесты биологические и психологические, гомеопатические снадобья, долгие месяцы акупунктуры и бесконечные недели вычурных диет. Пока после очередной сокрушительной неудачи Пит не заявил, что хватит — ни он, ни тело Бет больше не выдержат. Бет, которая пришла к тому же решению месяцем ранее, но не отваживалась признаться, согласилась. Она сдалась с неохотой, добитая усталостью, но не без тайного облегчения, булькавшего в трясине разочарования.

Несколько месяцев они свыкались с тем, что есть, а потом приступили к процедуре усыновления. Им с порога заявили, что они слишком старые. Прямо в лоб, ходить вокруг да около и разводить церемонии нужды не было: таковы правила, и ничего не попишешь. В сорок три года Бет сочли старой для материнства. Хотя, с горечью заметила она, Пит при желании запросто может трахаться с любой приглянувшейся девахой еще лет сорок, и, если дело кончится беременностью, никакая местная власть не лишит его родительских привилегий, не отберет ребенка только по той причине, что он не соответствует возрастным критериям отцовства. А национальное здравоохранение выдаст ему в придачу рецепт на «Виагру», чтобы сперма была порезвее. Имелась и еще одна закавыка: греко-австралийское происхождение Бет и гремучая смесь кровей у Пита — ямайцы, шотландцы, евреи. Если бы даже Бет не объявили старухой, шанс подыскать им «подходящего» ребенка в соответствии с требованиями политкорректности практически равнялся нулю. Пит, расстроенный не меньше жены, — он был моложе на тринадцать лет — переживал молча и ждал, когда у них снова получится вздохнуть полной грудью.

Недели две Бет безобразно орала на мужа, потом долго грызла себя и много месяцев горевала, пока не настал день, когда она решила, что нужно жить дальше. Расстаться с четырьмя нерожденными и вернуться в мир живых. Они поехали в Австралию впервые за восемь лет; все эти годы Бет боялась ехать домой, боялась пропустить назначение к врачу, начало цикла — пропустить ребенка. Она плавала в целебном Тихом океане, осеняя себя в полночь Южным крестом. Потом они вдвоем отправились в пустыню. В тишину. Без алкоголя и травки. Это был самый хипповый поступок за всю их совместную жизнь; если не считать курсов гомеопатии и акупунктуры в попытке завести ребенка, оба были твердыми традиционалистами в смысле радостей жизни. Два дня спустя Пит решил, что они достаточно наобщались с природой, Бет перестала плакать, пора было возвращаться. На машине они съездили в Алис, потом слетали в Дарвин к друзьям, у которых недавно родился ребенок — первый за много лет, которого им было не больно взять на руки, — и нагрянули в Сидней как раз к Масленице. Остановившись у приятелей-геев, гуляли четыре дня подряд. В Лондоне они позволяли себе лишь спиртное да изредка травку, и только в те дни, когда это не могло повредить потенциальному ребенку, а такие случаи за семь лет выпадали нечасто. В Сиднее с окончанием зачатьевой лихорадки Бет и Пит пустились во все тяжкие. Фолиевую кислоту поменяли на улетную, и ледяное шампанское, и поразительно дешевый кокаин; чудеснейшая травка из Океании наложилась на водку с сотней ароматов. И они любили друг друга — не по обязанности и не по расписанию, но так, словно это ничего не значило. Никакой причины заняться сексом, кроме желания, у них не находилось, и не надо было сдавать анализы на следующий день или через неделю и напряженно ждать месячных, страшась крови и боли, всей душой стремясь к еще большей крови и боли. Они фантастически провели время, и снова влюбились друг в друга, и почти забыли, зачем они приехали сюда и от чего сбежали. А когда они наконец очнулись, почти трезвые, под обжигающим сиянием солнца за тонким озоновым слоем, они опять занялись любовью. И не забеременели, и сочли это крупным везением — в их крови плавало столько всякой дряни, что ожидание ребенка вылилось бы в кошмар.