Иван Лазутин - Черные лебеди

День стоял мглистый, холодный.

На гражданскую панихиду, которая состоялась в медицинском институте, пришли студенты, профессора, врачи. С речью выступил Холодилов. Он отмечал заслуги покойного в отечественной медицине, скорбел, что безвременно ушел из жизни талантливый ученый-врач, ветеран войны, скромный товарищ. Клятвенно заверял коллег, поникших у гроба, что дело, начатое Струмилиным, продолжат его товарищи.

Вместе с Ольгой пришел на похороны и Дмитрий. Вглядываясь в спокойные — словно уснул, — по-мужски твердые черты лица покойного, он заметил на его левом виске шрам, похожий на латинскую букву s. Шадрин пристально всматривался в шрам, и ему вдруг показалось, что где-то, когда-то он встречал человека именно с таким шрамом. Но где и когда — припомнить не мог.

Дмитрий пожалел, что Струмилина, о котором он много слышал от Ольги, ему пришлось увидеть только в гробу.

После гражданской панихиды все двинулись на улицу. Дмитрий, не надевая шляпы, придерживая за локоть Ольгу, медленно шел за гробом. Неотступная, назойливая мысль сверлила голову: «Где же я видел этого человека? Где?.. На фронте?.. В госпитале?..»

Глаза Ольги от слез покраснели. Впереди, в нескольких шагах от Дмитрия, следом за гробом шли Лиля и Танечка. Рядом с ними, не отнимая от глаз платка, расслабленной старческой походкой плелась тетя Паша.

— Я где-то раньше видел его, — тихо сказал Дмитрий Ольге. — Ты понимаешь, видел… И причем не так, как мы видим прохожих на улице. Сердце подсказывает, что когда-то наши судьбы скрещивались. И скрещивались не по мелочам.

Ольга, словно не расслышав слов Дмитрия, ничего не ответила.

Из трех машин, стоявших во дворе института, понадобились только две. В первую внесли гроб. В нее вошли Лиля, Таня, тетя Паша, Ольга и Шадрин. Старики и старушки, смиренно отстоявшие панихиду, на кладбище ехать не решились. Частое сеево дождя было промозглым, холодным. Многие студенты разошлись на занятия.

Шадрин взглянул на Лилю. В лице ее не было ни кровинки. Она не плакала. Можно было подумать, что она разговаривала со Струмилиным каким-то особым, беззвучным языком. Казалось, что, в чем-то исповедально каясь, она просит у покойного прощения.

Потом медленно шли за гробом по Преображенскому кладбищу. Гроб несли студенты. Здесь, как сказала тетя Паша, были похоронены жена и мать Струмилина. Над головами поредевшей процессии крыльями летучих мышей угловато чернели мокрые зонты.

Наконец наступила минута последнего прощания. К изголовью гроба приподняли на руках Таню. Шадрин закрыл глаза. Он не мог видеть этого прощания. А когда открыл глаза, то снова перед ним предстало восковое лицо Струмилина. И шрам на левом виске. Буквой s… «Где он встречался на моем пути? Где?.. — мучила мысль Шадрина. — Все… теперь уже не вспомню. Забивают крышку гроба… Опускают в могилу… Вот уже брошены горсти земли… Как стучат о крышку комья тяжелой глины!.. Это работают лопатами гробовщики… Они торопятся. Как они быстро работают лопатами… Но кто это рыдает? Неужели Ольга?..»

Слезы заливали глаза Дмитрия: он не мог смотреть на Таню. Все перед ним колыхалось и струилось, словно в расплывчатых волнах: люди, голые деревья, кресты…

Так и не вспомнил в эти мгновения Шадрин, что в могилу зарывали человека, который в сорок первом году спас ему жизнь под Бородином. Трудным был тот бой. Дмитрия ранило в правое плечо, но он не бросил пулемета. Второй пулеметчик, смертельно раненный в голову, ткнулся ничком в землю. Шадрин подумал: теперь конец. По откосу бугра ползли фашисты. Он видел их лица… Вот один, с обезумевшими глазами, в короткой шинели, встал в полный рост и, стреляя на ходу из автомата, бросился на замолкший пулемет. Дмитрий видел, как фашист сорвал кольцо гранаты, качнулся корпусом назад, размахнулся, чтобы бросить ее вперед, но на какое-то мгновение замер на месте и, медленно-медленно выгибаясь в пояснице, рухнул на спину. Граната разорвалась рядом с фашистом. Это было всего в каких-то десяти шагах от пулемета, за которым лежал раненный в плечо Шадрин.

Гитлеровцы, прижатые к земле огнем соседнего пулемета, стреляющего откуда-то из сушильного цеха завода, ждали, когда он замолкнет, чтобы сделать последний бросок, после которого в ход пойдут гранаты. И вдруг… В самые последние секунды, ставшие гранью между жизнью и смертью, совсем рядом, за спиной Шадрина, будто из-под земли, вырос капитан, военврач полка. Шадрин видел его несколько раз в перерывах между боями. А однажды военврач делал ему перевязку легкой раны. Это было неделю назад, когда пытались удержать в своих руках село Бибирево, на которое немцы бросили два мотомеханизированных полка. Тогда-то и заметил Дмитрий шрам, похожий на латинскую букву s.

Военврач лег за пулемет Шадрина. Из его правой ободранной щеки сочилась серая сукровица. Что было дальше — Дмитрий не помнил. Очнулся он вечером, на операционном столе в полевом госпитале. А через неделю — это уже было в Красноярске, в тыловом госпитале, — когда дело пошло на поправку, узнал, что атаку немцев полк отразил, что высоту у кирпичного завода не сдали. Что сталось с военврачом, который вместо него лег за пулемет, он не выяснил. Спустя полгода до Шадрина дошла весть, что полк, в котором он принял боевое крещение, попал в окружение, с неравными боями и большими потерями все-таки вышел из него.

На кладбище остались четыре человека: Лиля с Таней и Шадрин с Ольгой. Они молча шли к выходу.

Шадрин резко остановился, словно от нестерпимой боли. Он даже затаил дыхание.

— Что с тобой, Митя? — обеспокоенно спросила Ольга. — Почему ты остановился? Сердце?..

— Я вспомнил этого человека… Вспомнил!

Кладбище было окраплено багрянцем облетевшей листвы. В сыром мглистом воздухе висела белесая пелена осенней измороси. Мелким сеевом она стелилась на утоптанные дорожки, на могильные холмики, на безмолвные холодные плиты и покосившиеся кресты.

Жизнь!..

Почему ты свои черные молнии иногда мечешь не в старую, подгнившую с корней осину, которая своей извечно могильной дрожью поет панихиду всему живому, а в молодую, только что распустившуюся на опушке леса березку? Вглядись в глубокое зеркало неба, и ты увидишь в нем суровые складки на своем лице. Зачем ты огненным дыханием опалила зеленую листву молодого деревца?

Жизнь!..

За что ты так жестоко наказала эту маленькую девочку? Неужели ты не видишь, какую ты сделала непоправимую ошибку? Чем провинилась перед тобой эта кроха? А она вот идет и не знает, куда ее ведут.

Первый раз она видит женщину, которая сегодня утром пришла за ней в детский сад и подарила ей плюшевого медвежонка. Но недолго теплилась веселая искринка в глазах девочки, пока она, улыбаясь, прижимала к груди подарок. Когда она увидела в коридоре тетю Пашу, сердце ее сжалось маленьким комочком. Девочка кинулась навстречу старушке. Медвежонок выпал из ее рук. И обе заплакали… Обе безродные. Старенькая, доживающая свой век тетя Паша и только начинающая жизнь Таня.