Иван Лазутин - Черные лебеди

— Понятно.

Лиля вздохнула и, закрыв глаза ладонью, продолжала лежать неподвижно. Потом спросила:

— А в дружбе может быть равенство?

— Никогда, — твердо, как отрезала, ответила Ольга.

— Почему?

— Потому, что слабый всегда добровольно принимает власть сильного. Причем принимает эту власть незаметно для себя, так как незаметно сильный подчиняет себе слабого.

— Это что — робинзонада в дружбе?

— Нет, не робинзонада. То неравенство и та власть, о которой говорю я, лежат в сфере чувственного, в самых ее благороднейших и интимных проявлениях — в любви и дружбе. И вот ведь какая загадка: чем осознанней я принимаю власть мужа, тем становлюсь сильней. Теряя один икс, я тут же в этой потере приобретаю два игрека. Наверное, я говорю туманно?

— Нет, Оля, ты говоришь очень понятно. Причем всю твою философию можно замкнуть в одно слово.

— В какое?

— Люблю!

— Да, люблю. И я счастлива.

— Завидую я тебе, Олечка, по-доброму. А я свое счастье сама оттолкнула от себя. В моей жизни осталась одна звездочка. Да и та печальная.

— Какая?

— Таня. И не потому, что она дочь Николая Сергеевича. Больше всего, наверное, потому, что ее детство — это мое детство.

— Ты ее удочерила?

— Конечно.

— А фамилию чью носит?

— Отца. Струмилина.

— К дедушке привыкла?

— Неразлучны.

— Как его здоровье?

— Работает. Завтра у него показательная операция. Готовится к ней две недели. Будут присутствовать хирурги из Америки и Финляндии.

Заслышав за спиной треск хрустнувшей ветки, Лиля вздрогнула и резко повернула голову: дед и Таня, приседая в коленях и неслышно ступая, хотели подойти к гамаку незаметно.

— Ах вы, заговорщики! — воскликнула Лиля и погрозила пальцем Тане.

— Мы с дедушкой идем на родник. Пойдемте с нами! Мама, тетя Оля ни разу не видела наш родник!

— Что это за родник? — Ольга привстала с гамака.

— О!.. — Батурлинов вскинул над головой руку. — О нашем роднике ходят легенды! Говорят, двести лет назад из него пили цари. Из Москвы слуг наряжали за этой студеной водицей. А жители окрестных деревень утверждают, что вода в роднике чудодейственная. Стоит разок умыться — и станешь красивой и молодой.

— Вы это серьезно, Гордей Никанорович? — спросила Ольга, стараясь по лицу Лили, по которому скользнула улыбка, понять: не шутит ли насчет царей и царских слуг?

— Насчет чудодействий — не утверждаю. Что касается чая — лучше воды не найдешь. Цари были не совсем дураки. Пойдем, Танечка.

Хлопнув калиткой, Гордей Никанорович и Таня скрылись за кустами акации, разросшейся вдоль изгороди.

— Дедушка-а!.. — крикнула вдогонку Лиля. — Вы потише. Мы вас догоним.

На ходу повязывая косынку, Лиля побежала за бидончиком:

— Олечка, дедушка сказал правду. В подземных родниках есть какая-то тайна. Пойдем… Не пожалеешь.

Приема у военного прокурора Веригин ждал больше месяца. Ходил на Кировскую почти каждый день, следил, как продвигается очередь. И вот, наконец, дождался. Завтра его должен принять прокурор. Ночь спал плохо. Да и какой там сон, когда решалась судьба всего, что было отнято и что может быть возвращено. А главное — вернуть доброе имя, чтобы открыто смотреть в глаза людям.

Бесконечно длинными показались четыре часа, проведенные в полутемном коридоре. Не у одного Веригина замирало сердце, когда дежурный старшина с красной повязкой на рукаве выходил из кабинета прокурора и вызывал следующего. В коридоре сидело более десяти человек. Все были курящие. Курили жадно, прикрывая папиросу лодочкой ладони. Веригин решил, что в прошлом все эти люди — военные. Иначе, что бы им делать в военной прокуратуре?

Вызвали Веригина. Он встал, оправил суконную гимнастерку, подпоясанную широким ремнем, и шагнул через порог кабинета.

За столом, покрытым зеленым сукном, сидел подполковник — средних лет, с худощавым, утомленным лицом. Это и был военный прокурор. Словно оценивая, кто стоит перед ним, он остановил взгляд на выгоревших темных полосках на воротнике гимнастерки Веригина. Это были следы петлиц, которые отпороли давным-давно. Глаза прокурора как бы спрашивали: «Как вы сумели сохранить эту довоенную форму?..»

— Садитесь, — предложил он.

— Спасибо, — Веригин сел.

— Я слушаю вас.

Веригин положил перед подполковником заявление, убористо написанное на четырех страницах.

Прокурор пробежал глазами первые строки и понял, что имеет дело с крупным военачальником в прошлом. Неторопливо закурил и принялся читать. Читал внимательно, иногда что-то обдумывая или припоминая.

Холодный пот щекочущей струйкой плыл по спине Веригина. А прокурор все не отрывал глаз от заявления. Вот он снова вернулся к первой странице. Потом вздохнул и отодвинул заявление в сторону. Только теперь Веригин рассмотрел глаза прокурора: серые, умные, глубокие. Такие глаза не бывают у людей жестоких, равнодушных.

— Где вы сейчас проживаете?

Веригин протянул прокурору паспорт:

— В Красково, по Казанской дороге.

Прокурор не стал смотреть прописку, поверил на слово и отодвинул от себя паспорт:

— Для того чтобы военная прокуратура возбудила ходатайство о реабилитации, нужны характеристики от людей, которые вас хорошо знают. Разумеется, это должны быть авторитетные люди, лучше всего — военные.

Веригин вспомнил Орлова:

— А этим лицом может быть человек, который, как и я, отбывал срок заключения?

— Кого вы имеете в виду?

— Вице-адмирала в отставке.

— Фамилия?

— Орлов Владимир Николаевич. С ним вместе мы пробыли одиннадцать лет. Шесть лет в лагерях и пять лет в ссылке. Сейчас он в Москве. Восстановлен в партии, реабилитирован.

— Орлова я знаю хорошо… — подполковник прикурил погасшую папиросу, и словно что-то обдумывая, тихо продолжал: — С Орловым не раз приходилось встречаться. Он прошел через нас.

Прокурор достал из нижнего ящика стола желтую папку, долго листал ее, потом, найдя какой-то документ, сказал:

— Да, сейчас Орлов в Москве. Вице-адмирал. Получил на Песчаной улице прекрасную квартиру, — и, подняв взгляд на Веригина, спросил: — Вы давно видели его?

— В Москве еще не видел. Последний раз встречались в ссылке, в Енисейске, это было год назад.

— Что же так? Живете четыре месяца рядом с Москвой и до сих пор не навестили товарища по несчастью?

— Звонил два раза — не заставал. А потом Владимир Николаевич Орлов уехал на курорт.

— Что ж, курорт — дело неплохое. А вот насчет поручительства Орлова — я доложу руководству. Но думаю, этого будет недостаточно. Все-таки до тридцать седьмого года Орлов не знал вас. Если же у нас будет характеристика старого сослуживца, то вице-адмиральское поручительство, как подкрепление к ней, окажется очень кстати. Все-таки одиннадцать лет, да еще каких лет, вместе!