Анатолий Байбородин - Озёрное чудо

— Ой, отчепись, отчепись, — игриво отмахивалась Тоська. — Верно, что зацелуйник… И у кого научился, идол…

— В кине видал. Там ишо пели… — парень сиплым баском насмешливо пропел:

Кольша уткнулся и зарылся лицом в Тоськину бабью грудь.

— От пристал, лепень, а. Охолонись маленько, — просила дева и, церемонно вытягивая губы, со свистом целовала ухажера в лоб. — Успокойся, люди же кругом.

— Нет, ты меня, подруга, доведешь до столбняка, — парень засмеялся, ощерив лошажьи зубы. — Поехали под Черемошник, а? Лодку столкнем… Поехали, а?.. — он поднялся на колени, потянул Тоську за руку.

— Одно у тя на уме, — вздохнула подруга. — Куда гонишь?! Знаешь, как в нашей деревне девки пели?..

Отчастушив неожиданным при ее дородности, тонким срывистым голосом, вдруг с горечью покачала головой:

— Эх, Кольша, Кольша… Чует мое сердце, поматросишь да бросишь…

Парень вместо ответа ухватил ее сгребом, подмял под себя, и Бог весть, что бы тут случилось на примятой, жухлой мураве, но Тоська увидела поблизости старика, силком отпихнула настырного охальника, быстро села, отряхнулась, натянула платье на колени. Кольша, перехватив ее взгляд, глянул мутными, невидящими глазами на своего прадеда и махнул рукой:

— Кого испугалась?! Он уже и под носом-то ничо не видит.

— Да отстань ты, отстань, — уже раздраженно дернула Тоська плечами. — Прилип как банный лист. Неудобно аж.

— Неудобно штаны через голову сымать.

— Грубый ты, Колька…

— Да ладно тебе, кого-то строишь из себя, — скривился парень, вышарил в жухлой траве под яром ополовиненную чекуш-ку водки, поставил ее на расстеленную холстину, где среди перьев лука-батуна подсыхал ломоть хлеба и белели очищенные яйца. — Примешь маленько? За любовь?

— За любовь?! — горько усмехнулась Тоська. — Какая там любовь к лешему!..

Тут старик подошел к ним совсем близко, невнятно бормоча в прибитую инеем, реденькую бороду и что-то выискивая под крутояром. Приметив молодых, долго, прищуристо всматривался, вроде не признавая, хотя вот-вот с теткой Матреной дивился на них, выходящих из воды.

— Ты чего, дед, бродишь?! — правнук досадливо оглядел старика. — Иди домой. Залазь на печку и лежи…

Старик, видимо, не расслышав о чем речь, улыбнулся правнуку и стал подсыпать землицы в берестяной чумашок [114] Чумашок — берестяной коробок. , где у него лежали неведомо когда накопанные дождевые черви. Он ковырял землю крюковатым пальцем, щепотками трусил ее в чумашок.

— Деда, как здоровьице-то? — зная про старикову глухоту, почти проревела Тоська, но дед все равно непонимающе уставился на нее.

— Как здоровье, говорю? — добавила Тоська голоса.

— Как у быка, — пробурчал Кольша, сердитый на старика за то, что некстати явился. — Еще нас переживет… Женить его хотели… Тут одна старуха сваталась, — правнук намекнул на бабку Шлычиху, — а дед говорит: дескать, женилка ишо не подросла.

— Ой, Коля, кого-то болташь своим языком поганым!..

— Дак оно, милая моя, какое теперичи здоровье-то?! — не слыша или не слушая правнука, дед Хап светло и ласково улыбнулся Тоське. — Одне одонья [115] Одонья — остатки, осадки. остались от здоровьица-то. Чужой век зажил… Но да ничо, слава Богу, живем, хлеб жуем, а ино и по-саливам.

— А говорили, приболел.

— Кого ты с им разводишь тары-бары?! — фыркнул правнук. — У его же не все дома, к соседям ушли. Нашла с кем оладьи разводить.

Он, полеживая за Тоськиной спиной, диву давался: последний год старик совсем из ума выбился, чудить начал, а тут вроде и заговорил по-человечьи, ожил. По избе-то с ботажком [116] Ботажок — палка. шаркал, а тут, на тебе, на берег приперся.

— Ты как это из дома-то вылез? — усевшись возле Тоськи, спросил Кольша прадеда. — Я еще давеча хотел узнать.

— Да уж сподобился… с Божьей помочью.

— И куда ты, старый хрыч, лыжи навострил? — подозрительно глянув на чумашок с наживой, потом на уды, стоящее возле батика, заинтересовался правнук. — Уж не на рыбалку ли наладился?

— А? — дед склонился, подвернув ухо к правнуку.

— На рыбалку, говорю, собрался? — крикнул Кольша.

— Да надоть маненько. Спробую, Кольша, поужу. Може, глядишь, и талан [117] Талан — удача. будет.

— Талан… — передразнил правнук. — Ты чего, совсем умом-то ворохнулся. Вали, вали домой и не смеши… — тут он опустил ма-тюжку, но прибавил: — а то она и так смешная. Тоже мне, рыбак выискался.

— О-ой, я, Миколай, столь на своем веку переудил, тебе век не переудить. Сроду без добычи не ворачивался, заздря уды не мочил. Може, и теперичи Бог даст.

— Иди домой, не придуривай. Ожил, что ли?

— Ожил, паря… Да я близенько тут, под берегом. Мористо не буду заплывать. Маненько поужу и назадь.

— Назадь… — опять передразнил его правнук и, повернувшись к Тоське, удивленно покачал головой. — Ну-у, дела-делишки… А я, когда купались-то, гляжу: дед выполз — ничего себе, думаю… Ты вот что, старый: сказано тебе, дуй-ка лучше домой, лезь на свою печку и не дури, не смеши народ. Помрешь в лодке, отвечай потом за тебя.

— Нич-о, поперед смерти не помре. Бог не захочет, и прыщ не соскочит. Да я недалёко, под берегом, на твоих глазах.

— 0-о-ой, — парень устало мотнул замороченной головой, — как ребенок… Да ить зря же скататься — октябрь уж, поди. Вода, поди, холодная. Забыл, что ли?.. Рыба давно уж вглыбь ушла, с месяц как на удочку не тянет. Будто не знашь… А ишо и рыбак прозываться. Я вон сети зря мочил: десять концов поставил — едва на жареху поймал. А ты на удочку хошь. Маленько-то соображай.

Дед Хап на Колыыины слова лишь улыбнулся в снежную изжелта бороду, хитровато мигнул Тоське, почесасал затылок, сдвинув на глаза сплющенную фуражку, и прищуристо вгляделся в озеро.

— Ну-у, чо уж Бог даст, то и даст. Нет, дак хошь на воде посижу, душу отведу. А ты чем зубы-то попусту мыть, подсоби-ка лучше батик спихнуть. Одному-то мне не одолеть. А то пока шель-шевель, глядишь, уже и стемнет. День-то теперичи короткий, с воробьиный скок… Но давай, подсоби.

Дед Хап спустился к батику и стал укладывать на дно удочки, ведерко, чумашок с червями.

— Зря ты, Колька, отпускаешь деда, — подумала вслух Тоська. — Загинет еще.

— Вот и поговори с ним. Силком его упереть домой, что ли?!. А-а-а… — махнул рукой правнук. — Бог с ним, пускай едет. Раз душа просит, пускай потешит ее. Все же рыбак был…

— Ну, ты кого там телишься?! — позвал старик. — Помогай. А то прокопошимся, тут и Спиря подскочит, — дед Хап помянул своего внука Спиридона, Кольшиного отца: дескать, ежли тот увидит, дак, чего доброго, еще и не пустит на рыбалку.