Вильям Козлов - Маленький стрелок из лука

"Как можно воспевать в книгах отвращение к жизни и страх к смерти?! - подумала Ева, - воспевают скорее радость к жизни..."

- ...современные экзистенциалисты несколько модернизировали теорию Кьеркегора, так сказать, приспособили ее к сегодняшним социальным условиям...

Ева записала в тетрадку трудную фамилию Кьеркегор, несколько других фамилий и книг по теории экзистенциализма, решив, что пойдет в публичку и обязательно получше познакомится с этим странным и любопытным течением в современной философии...

- ...Суть экзистенциалистической философии сводится к тому, что человек находится во враждебном мире, в который он попал не по своей воле... Он чувствует себя одиноким и покинутым. Жизнь ему кажется никчемной, а смерть неизбежной. Человека охватывает страх, толкающий его сделать выбор: или "неподлинное" существование в качестве социального обезличенного существа или "подлинное" существование в качестве самого себя... - монотонно читал профессор, а мысли Евы перескочили с экзистенциалистов на другое. Ей вспомнился стихотворный отрывок, который с чувством в перерыве между лекциями прочел ей в университетском коридоре однокурсник. Она давно знала, что ему нравится, но не поощряла его. Правда, перед экзаменами всегда обращалась к нему за помощью. Альберт Блудов, так звали тощего, с унылым лицом студента, был самым способным в их группе и за несколько вечеров натаскивал Еву по любому предмету. Великолепно владеющий речью, как преподаватели отмечали: "наделенный чувством железной логики", Альберт иногда в присутствии Евы становился мычащим телком, едва находившим слова, чтобы пригласить ее на студенческий вечер или в театр, который он любил и не пропускал ни одной премьеры. Деньги на театр он зарабатывал на погрузке контейнеров на товарной станции. Рассказывал, что научился краном снимать с платформ контейнеры и ставить их на машины. В Ленинград он приехал из какого-то провинциального города, то ли из Арзамаса, то ли из Астрахани. Впрочем, Еву это мало интересовало. Альберта она держала лишь для экзаменов. Однако он и этому был рад. Сколько раз, садясь у здания университета в чью-либо машину, она ловила его печальный взгляд. Но Ева не умела жалеть, и потом, она считала, что мужчина, достойный жалости, - это не мужчина.

Так вот. Альберт Блудов (бывает же такое: наискромнейшему парню досталась такая фамилия!) прочел ей сегодня:

Три источника имеют влечения человека: душу, разум и тело...

- Я ни одно еще из этих влечений не испытала, - сказала Ева.

- Ты несчастный человек, - печально заметил Альберт и отвернулся.

Ева разозлилась: почему это она несчастная? Только потому, что ее чувства не укладываются в. это дурацкое изречение?

- Судя по твоему виду, несчастный ты, - резко ответила она.

- А ты даже и несчастной быть не можешь, - вдруг жестко, что ему совсем было несвойственно, произнес он. - Статуя, сделанная из мрамора, без чувства, без желаний, без увлечений... Мне жалко тебя, Ева.

Повернулся к ней спиной и, широко расставляя огромные ступни, ушел. И походка у него была как у старой заезженной лошади. И жесткая грива русых спутанных волос за спиной. Альберт высокий, но не производит впечатление сильного человека.

Хотя Ева сгоряча и сказала, что изречение дурацкое, сейчас на лекции несколько раз повторила его про себя и изменила свое мнение: тут есть глубокая мысль... И ей, Еве, вряд ли стоило заноситься, заявляя, что ей не свойственно ни одно из этих чувств. Прав Альберт, что люди, не способные ничего чувствовать, достойны жалости.

От этих невеселых мыслей Еве стало грустно. Как только кончилась лекция и девушки, будто листья в парке, подхваченные ветром, бросились в коридор, Ева запихала в мягкую, из кожезаменителя, совсем не студенческую сумку общую тетрадку, книжку и вышла из здания университета. Оставалась еще одна пара по английской грамматике, но ее потянуло на волю, а противиться своим желаниям девушка не привыкла. Мельком подумала, что надо было сказать Лене - старосте группы, - чтобы она не поставила в журнале пропуск.

В городе по-весеннему солнечно и тепло. Над покрытой обломками льда и шугой Невой плыли кучные облака. Прохожие стояли на Дворцовом мосту и смотрели вниз. Ева тоже постояла немного и отметила, что если долго смотреть на плывущие льдины, то кажется, будто льдины стоят на месте, а ты сама вместе с мостом и облаками плывешь в пространстве. На больших льдинах можно было увидеть самые неожиданные вещи.

Не обращая внимания на людей, проплывали на льдинах вороны. И вид у них при этом был независимый и задумчивый. Нахохлившиеся чайки дрейфовали отдельно от ворон. Крепкие желтые носы их блестели.

Ева вдруг подумала, что хорошо бы и ей попасть на льдину и медленно плыть по течению... Плыть и ни о чем не думать: ни о приближающейся сессии, ни о крупной ссоре с родителями - перед экзаменами отец всегда брал ее под строжайший контроль, ни о Томе Лядинине, с которым она должна сегодня встретиться... Том достал для нее сигареты и просил зайти. Опять она по уши залезла к нему в долг, Ева не любила считать деньги, впрочем, их у нее почти никогда не было. Родители сами все ей покупали, а стипендию она с первого курса не получала. Еще не было сессии, чтобы у нее не оставались хвосты. Не склонный к шуткам Альберт Блудов как-то назвал ее "хвостатая Ева", но она так посмотрела на него, что он смешался, пробормотал извинение и исчез. К учебе Ева была тоже равнодушной. Больше того, ей не хотелось учиться. И если бы не родители, она давно бросила бы университет.

А чего ей хотелось, она и сама толком не знала. Иногда вдруг приходила в голову мысль, что она рождена для семьи. Ей надо выйти замуж, стать самостоятельной, родить ребенка... Но потом она представляла себе, что у нее будет большой живот, на лице выступят желтые и коричневые пятна, как у замужней сестры, она будет в ванне стирать пеленки, тарахтеть по этажам детской коляской, готовить мужу обеды и ужины, ждать его по вечерам у телевизора... Нет, такая жизнь не устраивала Еву. Она еще не знала, как будет относиться к своему ребенку, но к чужим детям была равнодушна. И не понимала восторгов сестры, восхищавшейся своей розовой в складках и перевязках мягкоголовой грудной дочерью. Когда она давала Еве ее подержать, та брала ребенка в руки как хрупкий сосуд и, стараясь не прижимать к себе - от девочки пахло молоком, присыпками и потом, - выдавливала из себя что-то вроде: "Ах, какая славная и красивая девочка!" - хотя ничего красивого в ней не находила. Для нее все дети были на одно лицо.

Да и сестра в последнее время все чаще стала оставлять свою ненаглядную дочку на попечение бабушке, а сама вернулась в институт, хотя и взяла на год академический отпуск. С тех пор как сестра вышла замуж за музыканта, они стали редко видеться. Ева подозревала, что сестра ревнует ее к своему мужу, хотя той он был совершенно безразличен.