Виктор Гвор - Назло богам, на радость маме

— Так смысла нет! — осклабилась Мекрина. — Не успеем!

— Есть план?

— А то… — кивнула чертовка

Я говорил, что она чудовище? Не моргнув глазом, положила полтора десятка человек, раздела трупы, утопила в болоте и уселась завтракать! В смысле, обедать! У меня после этого зрелища кусок в горло не лезет, а эта садистка уплетает пирожки за обе щеки и радуется жизни! Сидит, щебечет, медведя мандаринками кормит! Ну с косолапого что возьмешь, хищник, но Витька!

А мне что делать? Есть не могу! Не есть — нельзя! До вечера другой еды не будет! И пахнет изумительно! Они же прямо из самобранки, с пылу с жару! Да хрен с ними, с разбойниками! Сами виноваты, никто не заставлял лезть медведю в пасть! Тем более, Витьке в лапы! Видишь же, девочка из болота в плохом настроении вышла, так зачем ей нескромные предложения делать? Смущать невинную душу! Не буду отказываться от вкусной и здоровой пищи по такому дурацкому поводу.

Но, похоже, спокойно покушать сегодня не судьба! Из раздвинувшихся кустов высовывается здоровенная собачья башка и недоуменно осматривает полянку. Вслед за головой выбирается рыжее тело, размером чуть ли не с топтыгина и, тщательно принюхиваясь, движется в направлении болота. Упершись в трясину, сокрушенно рыкает и удивленно оглядывается, в результате чего соизволяет нас заметить. Резко дергает верхней губой, обнажая клыки. Глазки наливаются нехорошим огнем, из глотки вырывается глухое угрожающее рычание.

С радостным криком: «Ой, собачка!», Витька мгновенно оказывается рядом с новым монстром. Руки обхватывают толстенную шею и, не в силах дотянуться друг до друга, зарываются в шерсть. Ошарашенный пес перестает скалить клыки и недоуменно смотрит на развившую бурную деятельность девчонку.

— Маленький мой, — щебечет Витька, — пушистик бедненький! Голодненький небось! На пирожок! Да ешь, дурашка, это же вкусно! — рука по локоть скрывается в разинутой от изумления пасти. Выныривает, после чего пес осторожно сглатывает. — Хочешь еще, кроха?! — новый нырок в пасть. — А что у нас с лапкой? Ну-ка, покажи тете Вите! Ой, как нехорошо, шишка к смоле прилипла! Сейчас, маленький, сейчас! И смолу тетя смоет! — из косметички появляются баночки, флакончики, пузырьки. По поляне разливается резкий химический запах. — Вот и всё! На еще пирожок! Нравится? Молодец, мальчик! Надо тебе шерсть вычесать! Сейчас, у меня всё есть! — теперь в руках пугающий набор щеток. — И фурминатор, и пуходерка… Ой, у тебя же блох больше, чем наркоманов на киевском майдане! — пес недовольно рычит. — Надо их вывести… — в собачьих глазах появляется заинтересованность. Витька же роется в косметичке. — Вот! Антиблошиный шампунь! И не чистотел какой-нибудь! Специальная разработка для служебных собак! Ты ведь служебный, правда, мой мальчик?! Конечно, служебный! Разве может такой большой песик быть бестолковой дворнягой! А вот еще ошейничек от блошек есть! Не сопротивляйся, маленький! От ошейника еще ни один пес не умирал! Только блохи, для них он смертелен…

Что-то в облике пса до ужаса знакомо. Именно до ужаса. Волосы на затылке норовят дыбом встать. Хотя ведет себя собака на удивление прилично: не лает, не кусается, с видимым удовольствием глотает вкладываемые в рот пирожки, не мешает Витьке за собой ухаживать… Впрочем, этой помешаешь, как же! И всё равно страшно. Только что против десятка татей стоял, но так жутко не было. И не мне одному, Потапыч тоже места себе не находит. Припал к земле и задом потихоньку отползает подальше. Метров через десять спохватывается, набирается смелости, встает и возвращается на исходную позицию. Уже тропинку натоптал, конспиратор мохнатый!

— Как же тебя зовут, маленький? — девчонка заставляет пса лечь на землю и старательно его вычесывает. — Надо тебе имя придумать! Не Бобиком же тебя называть! И Шариком тоже нельзя, слишком ты благородный! Вон, какая шерсть шелковистая! У маминой подруги песика зовут Лорд Чарльз Малькольм Гордон Аластэйр Босуэлл Третий. Может, и тебя так назвать? — Витька даже перестает чесать шерсть, задумчиво теребя насторожившиеся собачьи уши. — Нет, — пес облегченно выдыхает, — слишком длинно и англоязычно! Англии, считай, еще нет, а имя будет. Непорядок…

Руки девушки оставляют в покое уши и перебираются на шею.

— Какая у тебя грива роскошная, — перебирает шерсть Витька. — Ей же можно все репьи в лесу собрать! А вот мы ее сейчас в косички заплетем, и ничего цепляться не будет! — пальцы проворно бегают по песьему загривку. — Нет, тут двумя не обойтись, площади слишком большие! Будет, как в песенке: двадцать пять. Не дергайся, маленький! Лежи спокойно! Мы из тебя сейчас узбечку сделаем, они всегда так носят! Заплетем и бантиками украсим. У меня где-то ленточки шелковые были. Вот, смотри, синенькие, красненькие и беленькие. Будешь в цветах российского флага. На пирожок, кушай! Молодец, песик! Вот так, готово. Смотри, как красиво! Сама бы носила, да стригусь коротко!.. Смотри!

Девушка вытаскивает зеркальце и сует в собачью морду. Пес обескуражено пялится в стекло.

— Всю жизнь хотела собаку иметь, — продолжает она. — Маленькую такую, ласковую, с длинной мягкой шерстью… Совсем, как ты! Как же тебя назвать… Придумала! — вскрикивает Витька. — Ты будешь Симкой! Точно! Симка! — она снижает тон и разъясняет. — Есть такой бог, Симаргл! Очень на тебя похож! Или ты на него! Только он с крыльями и ненастоящий! А ты настоящий, хоть и без крыльев! Крылья собаке на фиг не нужны! Аэродинамика у псов поганая! Называть тебя полным именем бога — не комильфо, а сокращенным — нормально! Понял, Симка?

И страшно довольная собой продолжает вычесывать пса.

А я прикидываюсь ветошью и медленно ползу задом наперед к краю поляны. Потому что до меня дошло, кого именно моя отмороженная напарница прикормила пирожками, отмыла непонятной химией, почти превратила в салонную няшку при помощи набора пуходерок и фурминаторов, окольцевала антиблошиным ошейником, наградила гривой, заплетенной на двадцать пять косичек «под узбечку», и одарила женским именем памяти сотовой связи.

Симаргла! Самого кровожадного и непредсказуемого бога славянского пантеона!

Крылатый пес не зря считался самым непредсказуемым богом в Ирии. Характер Симаргла представлял собой почти невозможный сплав положительной, даже чуточку доброжелательной божественной сущности и звериного начала. Начала собачьего, но не болонки или шпица из двадцать первого века, а пса середины средневековья, боевого и охотничьего, живущего посреди крови, сеющего смерть и получающего от этого удовольствие. Пса, ушедшего от волка не столь далеко и непонятно в какую сторону. Видящего в человеке либо обожаемого друга-хозяина, либо злейшего врага, и разницу эту определяющего интуитивно в первый момент знакомства. Божественная сторона Симаргла числилась на стороне добра, но к гуманистам не относилась. Симаргл и слова-то такого не знал, а если б кто назвал Крылатого подобным ругательством, Пес схарчил бы сквернословца вместе с костями и одеждой, чтобы другим неповадно было родной язык засорять. Но независимо от терминов бог не слишком ограничивал свою звериную натуру в использовании инстинктов. Лишь добавлял исконно славянского сочетания разумности с бесшабашностью, да силы сродни Велесовой. Только в исключительных случаях бог жестко брал натуру под уздцы, причем нередко не успевал, снижая эффективность действий зверя. Как сегодня.