Джон Уэйн - Малое небо

Джири сунул в карман плаща фляжку с отличным шотландским виски. Умиротворенный и довольный, он спустился в лифте и вышел на вокзал. Там еще толпился народ. Платформы пустеют лишь после полуночи. Но Джири после полуночи, как правило, уже в постели.

Он толкнул дверь ближайшего кафе. На вокзале их три, а это - самое неуютное - закрывалось позже остальных. Ясно, администрация решила, может и не отдавая себе в этом отчета, что опоздавшие пассажиры должны радоваться тому, что есть, и вовсе не обязательно предоставлять к их услугам просторное и радующее взгляд помещение. Джири частенько заглядывал в это кафе, там было два зала. Пройдешь с подносом вдоль стойки, где тебя обслужат, по проходу, отгороженному перилами, и можно сесть за столик в этом же зале или перейти под аркой в соседний. Наверняка это помещение, как и вся старая часть вокзала, предназначено было для других целей. Зато из-за стойки второй зал не был виден, поэтому можно разрешить себе какую-нибудь вольность, например после одиннадцати часов плеснуть виски в стакан горячего молока, официанты не заметят.

По этой и другим схожим причинам посетители предпочитали второй зал, там им никто не мешал. Хватившие лишку заходили сюда вздремнуть часок-другой, уронив на столик голову. Бродяги обменивались тумаками, а подростки в темноте под столиками покупали и продавали героин.

Джири взял стакан горячего молока, прошел во второй зал, сел и осмотрелся. Ему хотелось понять, что именно делает зал таким отталкивающе уродливым. Остановиться на чем-нибудь было трудно, здесь все уродливо формой, цветом или тем и другим вместе. Да, глаз задержать не на чем: в этот притон стекались люди усталые и издерганные, странно еще, подумал Джири, что прямо здесь не происходят то и дело самоубийства.

Ему-то было очень даже весело. Он устроился в дальнем углу и видел весь зал как на ладони - и наконец понял, что самое безобразное тут - стулья, стоявшие у противоположной стены. Их металлические ножки были привинчены к полу, плоские вращающиеся сиденья обтянуты искусственной кожей. Джири разглядывал стулья, и казалось, они доверительно делились с ним всеми тайнами современного массового общества. Ты не имеешь права двигать стулья по залу: они закреплены на одном определенном, положенном им месте, но ты можешь их вертеть. Куцая свобода! Ничего для утешения, все - для удобства. Металлические стулья-грибы скалились, как вставные зубы, в зловещей ухмылке.

Джири не спеша опустил руку в карман и нащупал фляжку. Отвинтил крышку и, отмерив ровно Две порции виски, вылил их в горячее, исходящее паром молоко. Он вообще любил выпить немного виски на ночь; но теперь главное не пристраститься к выпивке. Не поддаваться искушению увеличить вечернюю дозу.

Закончив эту операцию, он завинтил крышку, поднес стакан к губам и тут сообразил, что к нему кто-то обращается.

- Вот это в самом деле друг в этакую холодрыгу. Это уж как пить дать.

Джири обернулся. Старик ирландец весьма дорожил такой дружбой, это было заметно по его тяжелому багровому носу и желтым полуприкрытым белкам глаз. Он расплылся в радостной улыбке и проковылял к столику Джири.

- Что и говорить, богом забытая страна, - заметил он, проворно выхватив фляжку из рук Джири, - негде горло промочить, коли устал и на сердце тяжко.

Он понес было фляжку к губам, но Джири сжал его запястье.

- Налей себе сколько хочешь, но из горла пить не стоит.

Ирландец понимающе хихикнул:

- Боишься, лишнего тяпну? Но ты вроде бы сказал "да", и на том спасибо. Бог простит коннемаров, они-то прямо из ведер хлестали. - Он взял оставленную кем-то чашку, понюхал ее. - Хм. Чай. Сойдет. Если бы кофе, другую бы нашел. А чай доброму солоду не помеха. - Он набулькал почти полчашки. - За твое доброе сердце. Хоть и англичанин, а с понятием к ближнему. Сразу видать, порядочный человек. Пускай господь хранит мою Коннемару. Мою отчизну. Неплохо бы теперь податься туда.

- Неплохо бы, - кивнул Джири.

- Сердце у тебя доброе. Перевелись нынче башковитые люди. Вот раньше славное было время. Слишком много черных расплодилось по стране. А белый человек работы себе найти не может, готов на четыре точки встать, что твоя лошадь.

Он налил себе еще. Джири захлопнул книжку и огляделся, раздумывая, как бы избавиться от непрошеного собеседника. И встретился взглядом с рослым парнем в грязной спецовке и тяжелых сапогах, тот сидел неподалеку на стуле-грибе и с лютым подозрением следил за Джири.

- Кругом чернота, - продолжал гражданин Коннемары. - Только не на тяжелых работах. Если белому человеку нужно подработать, он должен лезть под землю, что твой крот. Я вот нынче так работал. Спустили меня в люк, в длиннющую трубу, потом туда же - провода какие-то, водища на меня лилась в три ручья.

- Да, не очень приятно, - сказал Джири.

- И ни одного черного поблизости, - продолжал старик. - Они-то быстрехонько смываются, когда им что не по вкусу. Мне шестьдесят семь. Я должен бы им втемяшивать, что и как делать, а не лезть в дыру в этот потоп. Сердце твое бы разорвалось глядеть на такое. Бедная моя матушка, увидь она меня там, восстала бы из гроба. Не думал я, что в землю придется зарываться, пока не стукнет смертный час. Но не вечно же так будет, господь услышит меня. И покарает этих черных мерзавцев язычников.

- Я не совсем понимаю, в чем они виноваты, - заметил Джири.

- В чем? - Лицо старика перекосилось от ярости. - Да в том, что белый человек им в отцы годится, а должен ползти, как суслик, под землю, да еще вода на голову льет. Они кокаином балуются, сам видел, как они его нюхают. Ни один христианин не употребляет наркотики. Так ведь? Отвечай! - Он привстал, навалившись на стол, и впился в Джири скошенными от злобы глазами. - Растолкуй мне, отчего это и почему, мистер, если можешь. Я видел, как они его нюхали своими черными носами. Скоты.

- Выпей еще. - Джири понимал, что лучше дать старику поскорее опорожнить фляжку, чем терпеть его болтовню: пока виски не кончится, от него не избавишься.

Он вылил ему из фляжки почти все, старик из Коннемары совсем опьянел и стал агрессивным. Проглотив виски, он сел, тяжело дыша, полные обиды глаза уставились на Джири.

- Я в отцы им гожусь, а когда я вылез из норы и разогнулся, десятник заявил, что меня уволили. Спрашиваю - почему это, а он отвечает, что я, мол, устроил себе перекур во внеурочное время. А эти черные нечестивцы прятались за сараем и нюхали кокаин. Небось подкупили его. Вот ему и в голову не пришло сказать, что он увольняет их.

- Послушай, - начал успокаивать его Джири, - у тебя сегодня был тяжелый день, тебя здорово обидели. Почему бы тебе не пойти домой и не лечь спать? А завтра...

- Спать! - вскричал гражданин Коннемары. - Издеваешься, Что ли? Я тебе в отцы гожусь. Ты же отлично знаешь, мне некуда идти, у меня нет дома. Дьяволу спать в той дыре, где сплю я. Смеешься надо мной, английская морда! - Он громко зарыдал.