Валери Уиндзор - Лгунья

- Куда мы едем? - спросила я.

В Отель де Фалэс в Сен Жульен, сказал он, там отлично кормят. Никаких тебе вычурных парижских выкрутас, сказал он. Настоящая еда.

Мы сели за столик у окна с видом на рыночную площадь. В одном конце полутемного, старомодного обеденного зала стоял тяжелый дубовый стол, уставленный бутылками с вином. По стенам были развешаны охотничьи трофеи. С моего места открывался вид из окна на столики, выставленные на тротуар, на площадь, утопающую в тени деревьев, и за ней огни автобусной станции.

- Итак, - сказал дядя Ксавьер, надевая очки со стеклами в форме полумесяцев, чтобы прочитать меню, - скажи мне, кто ты есть на самом деле.

В тревоге я подняла на него глаза. Думала, он смотрит на меня осуждающе поверх очков, но он водил пальцем по списку основных блюд. Это явно было для него главнее, чем его специфический вопрос.

Я пожала плечами:

- Не знаю.

- Эта твоя работа, которая так важна для тебя... В чем она заключается? - спросил он и сам же ответил: - А ни в чем. Перекачивание гипотетических денег из одной страны в другую и обратно. Играть с деньгами чужих людей. Она тебя устраивает, эта работа? Она приносит тебе богатство? Или счастье?

Пока я раздумывала над ответом, дядя Ксавьер снова спас меня из трудного положения, ответив за меня:

- Нет, - сказал он. - Нет, не думаю. Этот образ жизни не для тебя. Ты же совсем не такая.

Меня поразила его проницательность.

- Нет, такая, - сказала я.

- Нет, не такая, - возразил он. - Не такая.

Он не дал мне возможности поспорить, спросив, что мы будем есть.

- Ты мидии любишь? Серж! - позвал он хозяина ресторана. - Серж, это моя племянница Мари-Кристин. - Он с таким непосредственным восторгом представлял меня своему другу Сержу (а потом и жене Сержа, и матери жены, и официантке, и помощнику шеф-повара), что я начала понимать, почему мать Крис полюбила его. Женщины, должно быть, постоянно в него влюблялись. Искусственный свет придавал его седоватым волосам бронзовый отлив. Суровое барсучье лицо лучилось от нескрываемого удовольствия. В своей лучшей белой рубашке и вельветовых брюках он напоминал стареющего греческого героя, который ошибся веком, или какого-нибудь "морского волка", который как раз веком не ошибся.

- Вообще-то говоря, - сказал он, когда Серж (его жена, официантка, помощник шеф-повара и мать жены) приняли у нас заказ, и мы обменялись всеми необходимыми для такого события фразами, - поскольку уж мы заговорили о твоей работе, я буду чрезвычайно признателен, если ты кинешь профессиональный взгляд на некоторые наши вложения. Закладные, доверительная собственность... и тому подобное.

Я промолчала.

- Я не могу обсуждать это с Матильдой. Она имеет дело с повседневными счетами, и здесь ей нет равных, но она слишком проницательна. Не хочу, чтобы она знала, насколько плохи наши дела.

- А дела плохи? - спросила я.

- Я же фермер, Мари-Кристин. Вот и все, что я знаю. Ферма. Скот. Я не эксперт по финансам, как ты.

Я слабо улыбнулась и поерзала на сиденье.

- Тебе неудобно? - заботливо спросил он.

- Нормально, - увильнула я.

Крайне неубедительно и, скорее всего, в неверных выражениях, я объяснила ему, что работаю в очень специфической и абстрактной области товаров широкого потребления. Я совсем не тот, кто мог бы посоветовать что-то дельное, сказала я. Он терпеливо улыбался. И явно считал, что я излишне скромничаю.

- Деньги есть деньги, - сказал он. И был прав, хотя я считала, что мой ограниченный бухгалтерский опыт вряд ли сильно ему пригодится. К счастью, подали еду, и дядя Ксавьер забыл о вложениях.

- Люблю смотреть, как женщина ест, - сказал он, наблюдая, как я вгрызаюсь в половинку дыни. И налил мне вина. - Ты слишком худенькая. Забудь о работе. И об этом слабаке, от которого ты бежишь. Ни то, ни другое не принесет тебе счастья. Ты должна остаться здесь. Это твой дом.

Я покачала головой.

- Не мой, - мягко сказала я. - К сожалению, не мой. Я должна буду скоро уехать.

- Зачем? - спросил он. - Куда? К чему такая спешка? Надо хотя бы поправиться, окрепнуть. - И тут его поразила догадка. - У тебя была назначена какая-то встреча? Куда ты ехала, когда случилась авария?

Я сделала вид, что у меня полный рот, чтобы дать себе время подумать. Я жевала этот воображаемый кусок дыни с такой энергией, словно это жесткий хрящ.

- Не знаю, - честно сказала я. - Просто убегала.

- От этого мужика?

- Да.

- А почему не поехала сразу к нам? - спросил он.

Подумав немного, я сказала:

- Ну я же не могла, правильно? Я не была уверена... Была не до конца уверена, что меня встретят с распростертыми объятиями.

Он страшно удивился.

- Ты в этом сомневалась? Как ты могла?

- Ну... - запинаясь, промямлила я, - после всех этих лет...

Повисла долгая тишина. Дядя Ксавьер увлеченно читал этикетку на бутылке вина. Наконец он сказал:

- После смерти твоего отца... был большой скандал, - он поднял на меня глаза. - Понимаешь? Большой семейный скандал. Когда твой отец узнал... голос его прервался. - Он великолепно водил машину, твой отец. На дороге не было других машин. Понимаешь, о чем я? Это не был несчастный случай. - Он налил мне ещё бокал вина. - Твоей маме было очень горько, очень больно. Она вернулась в Англию. Это я был во всем виноват. Она ожидала от меня большего, чем я мог дать ей. У меня уже была жена. Хорошая жена. Но прошлое, Мари-Кристин, вся эта путаница, которую мы сделали из своего прошлого... не имеет к тебе никакого отношения. Ты тут ни при чем.

Я усердно пережевывала ещё один воображаемый кусок дыни, потому что боялась заговорить: не доверяла своему голосу.

- Расскажите мне о ферме, - попросила я, когда, наконец, сочла безопасным "проглотить" его. Не правда ли, удачный ложный маневр, позволяющий нам держаться подальше от опасных топей и зыбучих песков? Кроме того, меня эта тема и в самом деле интересовала. Как и дядю Ксавьера. Он долго и увлеченно говорил, а я слушала. Мне нравились истории, которые он рассказывал о соседских фермах и ссорах из-за земли. Я не чувствовала за него никакой ответственности. От меня не требовалось ни развлекать его, ни ублажать его "эго". Мне не было нужды ни оправдывать его доверие, ни утешать, ни сносить его упреки, - ничего из всей этой тысячи и одной едва заметных мелочей, которые я когда-то брала на себя. Даже вспоминать противно. И почему я всегда чувствовала себя обязанной оказывать эти услуги? Как так случилось, что мы с Тони пришли к негласному и обоюдному решению, что между нами будут именно такие отношения? Так сложилось изначально - и на веки вечные, и ни он, ни я не могли - или не хотели разрушить эту конструкцию. А дядя Ксавьер ничего от меня не требовал, ничего, кроме одного: чтобы я ела, наслаждалась вином и была счастлива. Трудное задание, правда?