Иван Лазутин - В огне повенчанные. Рассказы

…Командующего артиллерией Веригин нашел на огневой позиции второго стрелкового полка в батальоне майора Кадинова. Воронова сопровождали ординарец, адъютант и четыре прибывших с ним командира, а также комиссар дивизии Синявин, полковник Реутов и начальник связи дивизии полковник Моравский.

Рядом с Вороновым, отстав от него на шаг, шел командир второго стрелкового полка подполковник Савичев. Они только что осмотрели взводный блиндаж и шли по глубокой траншее, в которой были добротно отрыты и надежно оборудованы и замаскированы боевые ячейки пулеметных расчетов.

Воронов про себя отметил, что в августе здесь все было по-другому, не так надежно и прочно. Тогда на этом участке левобережья Днепра — Серково, Спичино, Яковлево — стояла 133-я стрелковая дивизия, которая первого сентября была брошена в район Ельни. Вместо ненадежных и весьма спорных — с точки зрения тактики и психологии солдата во время оборонительного боя — индивидуальных ячеек бойца, в насмешку прозванных некоторыми тактиками «сусликовыми норами» и «сурчиными гнездами», бойцы второй московской дивизии народного ополчения на всем протяжении восемнадцатикилометровой полосы обороны вырыли непрерывную ломаную траншею, разветвленную глубокими окопами и ходами сообщения во взводные блиндажи, к окопам орудийных расчетов, к запасным позициям батарей и ложным батареям.

На командующем был легкий генеральский плащ, в некоторых местах испачканный в глине. По выцветшим на солнце петлицам и блеклому околышу его фуражки, видавшей не один дождь, было нетрудно догадаться, что в штабных кабинетах Воронов не засиживался.

Доклад Веригина командующий выслушал внимательно, с выражением глубокой озабоченности. В озабоченности этой прочитывалось желание до конца проникнуть в положение и ход дел дивизии, которая всего лишь несколько дней назад покинула глубоко эшелонированную полосу обороты на реке Вязьма, где бойцы народного ополчения, невзирая на методические бомбежки, артобстрелы с воздуха, а также потери личного состава, зарываясь в тяжелый глинистый грунт, пролили столько пота… Вот теперь то же самое происходит на левом берегу Днепра.

Воронов пожал руку комдиву, и только теперь Веригин заметил, что белки глаз у командующего были воспалены, а взгляд и вялая улыбка как бы говорили: «Спасибо… За вашу дивизию я спокоен…

— Верховное Главнокомандование и лично товарищ Сталин на вашу дивизию возлагают большие надежды.

Воронов обвел глазами командиров, стоявших в просторном траншейном отводе и жадно ловивших каждое его слово. Он был доволен тем впечатлением, которое произвело на них его сообщение о том, какое значение придает их дивизии Сталин.

— Сделаем все, чтобы оправдать доверие Ставки и лично товарища Сталина, — воспользовавшись паузой, четко ответил Веригин.

— Надеюсь, вы поняли, почему вашей дивизии придали такую мощь: два полка 85-миллиметровых зенитных орудий, два морских дивизиона тяжелой артиллерии, гаубичный артиллерийский полк и отдельный тяжелый артдивизион?..

— Поняли, товарищ командующий! — Веригин окинул взглядом подчиненных ему командиров и заметил, как лица их просветлели. — Поняли с первого дня, как только вышли к Днепру и оседлали автостраду и железную дорогу.

Лицо командующего снова стало сосредоточенно-усталым и озабоченным. Словно подбирая самые правильные и точные слова, он сказал:

— У меня, товарищи, нет времени делать специальное сообщение о событиях на фронтах вообще и на вашем фронте в частности. Обо всем этом вы знаете из сводок Совинформбюро. Положение на всех фронтах тяжелое. Враг рвется к Москве. Преградой к столице на железной дороге и на автостраде Москва — Минск стоит наша дивизия. А поэтому… — Командующий сделал паузу и, глядя себе под ноги, продолжил: — Вы поняли меня, а я, познакомившись со всем тем, что делаете здесь вы, понял вас. Желаю вам удачи в боях. А теперь… — Воронов остановил взгляд на Веригине, — покажите мне пулеметные и орудийные окопы стрелкового полка.

Цепочка командиров, впереди которой шли Воронов и Веригин, двинулась по извилистой траншее в сторону автострады.

Поравнявшись с пулеметным расчетом Богровых, только что закончивших рытье запасной позиции, командующий остановился. Веригин запомнил их еще с Москвы, при первом построении полков в Измайловском парке. Высокие и плечистые, Богровы стояли на правом фланге роты. Еще тогда по четким линиям лиц двух рослых бойцов — молодого и пожилого, по их взметнувшимся над серыми глазами черным бровям Веригин понял, что перед ним отец и сын. Он даже задержался у роты, когда началась перекличка, чтобы удостовериться в своей догадке. И был доволен, когда старшина роты дважды подряд повторил фамилию Богровых и в ответ на его выкрики с правого фланга роты прозвучали ответы «я» из уст стоявших плечом к плечу отца и сына.

При виде двух генералов, за которыми двигалась цепочка командиров, Богровы встали. На их потных лицах желтели пятна глины. Богров-старший поправил на голове выгоревшую на солнце пилотку, перемазанную в бурой глине, расправил под ремнем гимнастерку и, повернувшись в сторону Воронова, отдал честь.

— Товарищ генерал-полковник, третий пулеметный расчет второй роты закончил рытье запасной позиции. Докладывает командир расчета сержант Богров.

Командующий перевел взгляд на рослого румяного детину, стоявшего рядом с командиром расчета.

— Второй номер пулеметного расчета рядовой Богров! — вскинув к виску широченную ладонь, отрапортовал Егор, а сам, как учил отец, «ел глазами начальство».

Командующий некоторое время стоял неподвижно, переводя взгляд с отца на сына.

— Ну прямо одно лицо, — пошутил командующий.

— Так точно, товарищ генерал! — бойко отчеканил Богров-младший. — Виноват мой отец.

— А ну, покажите свою позицию.

— Начнем с основной? — спросил Богров-старший.

— По логике вещей нужно начинать с нее. — Командующий боковым отводом траншеи пошел следом за Богровым-старшим. Егор шел позади командующего. Воронов молча осмотрел основную позицию пулеметного расчета, присел на холодный глиняный уступ окопа и достал из кармана плаща пачку «Казбека». Сделав знак пулеметчикам Богровым, чтобы те тоже сели, протянул папиросы вначале отцу, потом сыну. Богровы тоже присели на глиняный уступ, огрубевшими пальцами осторожно размяли папиросы, закурили.

— Как зовут, как величают? — с улыбкой глядя на Богрова-старшего, спросил командующий.

— Зовут Николаем, величают Егорычем, — затянувшись папиросой, ответил Богров-старший.

— А сына?

— Нарек по деду — Егором.

— Судя по окопу, видно, и раньше приходилось играть с «максимом»? — спросил Воронов.