Виктор Вяткин - Человек рождается дважды. Книга 2

— Чего встал? — заорал он на водителя и захлопнул дверку. Но тот уже сам, кусая губы, смотрел под ноги и скрежетал рычагом переключения, зачем-то дёргая Его взад и вперёд.

Печь раскалилась так, что светилась. Колосов отодвинул чернильницу, встал и раскрыл дверь. Приятная свежесть пахнула в лицо, по полу кабинета потянуло холодом. За посёлком над сопками вставал голубой рассвет. Труба котельной за клубом/ чёрным столбом уходила

вверх, рассыпая звездочки золотых искр. Дома Оротукана темнели пустотой окон, все Ещё спали. Юра протёр глаза и снова склонился над столом.

…Рука заскользила по бумаге.

«Сейчас вспомнил всё с такой болью. Вечером пришло решение политотдела о присвоении нашему клубу имени Татьяны Маландиной. И это правильно. Если бы не она, наверное, до сих пор мёрзли бы все в старом сарае.

Ну, буду продолжать всё по порядку.

Похоронили Её напротив клуба на площади. Я всё Ещё вижу фанерную трибуну, обтянутую траурным полотном, венки, венки и огромную толпу. Столько народу Ещё не видал Оротукан. Прибыли руководители Дальстроя, делегации с приисков и от всех комсомольских организаций Колымы.

Когда вынесли гроб, набежала чёрная туча, посыпалась, жёсткая снежная крупа. Наши обнажённые головы засыпал снег.

Ветер стонал в проводах и наносил сугробы. Сделалось темно, как в сумерки. Всё стало серым, мрачным: и, небо, и посёлок, и лица людей.

Многие плакали. Игорёк был бледен, плакать он не мог. От горя он как бы окаменел. А наш “толстокожий” Валерка не успевал вытирать слёзы.

Когда тревожно грянул оркестр и стали готовиться к погребению, раздвигая толпу, вышел вперед бледный и худой Копчёный. Игорёк вздрогнул. Убийцами Татьяны он считал воров.

Копчёный сбросил шапку и, закрыв Ею лицо, опустился на колени. Ты понимаешь, Толька, он рыдал. И кто? Рецидивист.

Игорь тихо, но внятно сказал: «Уйди». Копчёный не слышал. Он не отрываясь смотрел на лицо Татьяны и кусал губы.

Игорь повторил уже громче. Тогда откуда-то появился Шайхула и подошёл к Краевскому.

«Зачем так говоришь? Может, Его горе дороже твоего горя, проговорил он и наклонился над Копчёным, — Встань, Саша, и скажи им».

«Уйдите оба.», — Теперь уже голос Игоря прозвучал громко и страшно.

Берзин положил Ему руку на плечо и шепнул: «Когда несчастье других трогает человека до слёз — это хорошо. Такие слёзы уважать надо».

Копчёный поднялся и убрал шапку от лица. Он был ужасен: ноздри Его трепетали, губы тряслись, глаза блуждали. Он поднял голову и оглядел толпу.

“Не мы это, нет. Не думайте! Как плохо будет тому, кто это сделал!» — выкрикнул он и уже не скрывая слёз, пошёл всхлипывая.

Начался митинг, последним выступил Берзин. «В борьбе гибнут самые лучшие, самые храбрые, потому что они впереди, но дела их бессмертны», — сказал он, и как-то незаметно поднял наше настроение. Да разве дело в словах. До сих пор я считал Его просто хорошим, опытным руководителем. А тут он на глазах/ вырастал как человек огромной силы духа. Я даже не знаю, как тебе это передать. Он говорил спокойно, уверенно, но именно в этой уверенности звучали стойкость, убежденность, мощь…

Так мы простились с Татьяной. Остался маленький холмик и гора венков. На этом месте будет воздвигнут обелиск. А утром на могилке лежала плита и на ней стоял кувшин с чудесным букетом васильков. Цветы казались живыми, и, только прикоснувшись к ним, можно было убедиться, что они искусственные. Откуда они? Кто их принёс? Никто этого не знал.

Теперь я большую часть времени провожу на лесовывозках. Строительство линии передачи на моей совести. Уже весна, а морозы как бы обозлились на всех нас. Ночами сорок — пятьдесят градусов, так что воздух звенит.

Прииск наш комсомольский здорово вырос, у нас много новых молодёжных бригад..»

Протяжно залился гудок. Тут же захлопала калитка у проходной. В диспетчерской зашумели голоса водителей, Юра убрал письмо. Начался новый трудовой день…

От Колымского моста колонна двинулась по льду. Дорогу выровняли наледи, машины катились неслышно, как по асфальту. Клонило ко сну. Юра открыл дверку и оглянулся. Задних машин не было видно, их закрывала морозная мгла. Но туман заполнял только пойму реки. Мысли унесли Его в то морозное утро, туда, к Среднекану, откуда они вместе с Татьяной уходили в Южное управление, на Оротукан.

Он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. В памяти до мелочей встал этот день.

Они идут рядом, нога в ногу. Женя с ребятами плетётся, в хвосте. Он шагает в полный размах. Выдержит ли Татьяна?.. Он тихонько косит глаза. А она идёт легко, Её нежное лицо чему-то улыбается.

— Э-э-ээ! — доносится насмешливый голос Жени. — Позвольте узнать, вы это куда?!

Татьяна остановилась и засмеялась.

— Спешим навстречу солнцу! — крикнула она, сложив рупором руки, и, поправив шапку, тронула Его за плечо.

— Да ты посмотри, Юрка, какое утро! Всё кажется сказочным и невесомым: и сопки, и берега, и тайга, да и мы с тобой. Ты обратил внимание, как мы легко вышагивали сейчас? Словно на крыльях, и всё хотелось быстрей, быстрей, быстрей…

Она показала на восток.

— А краски! Смотри… Вот эти вершины гор раскалились от далёкого зарева, а выше небо. Как спелые поля ржи, а дальше васильки. — Она вздохнула — Меня расстраивает это мёртвое сияние снегов и величавость всех красок. А ведь когда-нибудь человек вдохнёт в этот безжизненный холод своё живое и доброе тепло.

Таня замолчала и пошла медленнее, — наблюдая за небом. Медный диск солнца выглянул краешком из-за сопок и тяжело покатился за зыбчатой стеной горизонта, с трудом набирая высоту. В Его красном свете туман напоминал золотую пыль. Скоро солнце снова поползло вниз, и зарево потухло.

— Ну, вот и всё. Не успел родиться день, как сразу и умер, — тихо проговорила Татьяна и снова заспешила.

— Э-э-ээ! Танюша! Куда ты опять заторопилась?! — снова закричала Женя.

— Жить! Жить, девочки, тороплюсь! — откликнулась она глухо и до Крохалиного зимовья молчала.

Что это было— предчувствие? Нет, нет, она больше никогда не унывала. О дальнейшем Юра не хотел думать. Всё до сих пор казалось невероятным…

Сопки приблизились к берегам, и, когда река повернула направо, впереди машины раздался треск, похожий на далёкий раскат грома. Под колёсами затрещал лёд. Гулкие змейки шипящих звуков разбежались по зеркальному льду реки и, промчавшись мимо, затухли у берегов.

— На перекате разорвало лёд. Теперь жди наледи. — И водитель сильнее нажал на газ…

Извилистое русло Колымы то разливается в излучинах поворотов, то сужается на перекатах. Журчит подо льдом вода, и глухо звенит лёд. Потрескивает мороз, разрывая ледЯной покров реки. Громко и беспокойно бормочут истощённые перекаты, торопливо убегая в глубокие омуты под защиту надёжной кровли. Там не управиться холоду с непокорной Колымой.