Виктор Вяткин - Человек рождается дважды. Книга 3

— Ну, сегодня «Большевик», конечно, припишет, а как завтра? — усмехнулся Валерка. — Какая глупость. Разве за четыре часа, да зимой, да в ночь, что-нибудь сделаешь, хоть выставляй весь прииск. А потом за очковтирательство под трибунал.

— Непомнящий? У тебя все присутствуют на перекличке? — спрашивал Агаев уже начальника прииска «Фролыч».

— Все-все. Выходим, Андрей Михайлович, всем составом в тепляки! — Отрапортовал Непомнящий, не тратя зря времени.

— Предупреждаю! Всем, не выполнившим за ночь задание, в четыре утра быть у микрофонов!

— Есть! Есть! Слышим! — доносятся голоса.

— Опять бедолагам всю ночь дежурить, — посочувствовал Валерка и тут же схватил трубку. Агаев выкрикнул Его фамилию.

— Все мы тут, Андрей Михайлович. Вот только не прибыл свЯзной с третьего участка, а связь нарушена, — не моргнув глазом, ответил Самсонов.

— Как с планом? Как с золотом, спрашиваю.

— С государственным? Тут у нас, как всегда, порядок. А вот до вашего, оперативного, четыреста граммов не дотянули и опять за счёт третьего участка. Предположительно, конечно. Предположительно, говорю, взяли, по последним дням намыва, — отвечает Самсонов страдальческим голосом.

— Извольте выставить бригаду с центрального посёлка и перекрыть задолженность! Вы поняли? — Голос Агаева гневно вибрирует.

— Значит, завалить работу завтрашнего дня на основном участке?

Самсонов пускается в умелую словесную перепалку. Он не отказывается, нет. Он только просит, и просит тактично. Но в самой Его просьбе звучит осуждение абсурдности переклички и ночных выводов бригад. Говорит он спокойно, уважительно.

Агаев сердится, но не ругает Его, как других.

— Андрей Михайлович, одну минуточку! Я посоветуюсь со своими помощниками! — Самсонов прикрыл рукой микрофон, — Теперь ты понимаешь, что от великого до смешного — один шаг? — шепнул он Юрию и снова в трубку — Посовещались мы тут. Раз надо, значит надо. Четыреста граммов не набрать, а двести пЯтьдесят обещаю твёрдо.

— Ладно, давай двести пятьдесят, — подобрел Агаев. — Если можно с уверенностью дописать в сводку, отдыхай. Ты меня и верно ни разу не обманывал.

— Андрей Михайлович, говорю — значит гарантировано, пишите. — Валерка бросил трубку. — Чёрт знает что! Вынужденное враньё! Хорошо, что у меня Есть чем отмазаться, я стреляный воробей, кое-что на этот случай припас…

— Но ведь это жульничество, Валерка.

— А ты думаешь, мне не стыдно? Считаешь, что я в восторге от такого фиглярства? Но задумайся, что было бы с приисками, Если бы слепо исполнялись все приказы и директивы сверху? Теперь времена сплошных гроз, вот и приходится то амортизировать, то служить громоотводом! Одни приписывают, ну а я взял за правило — держать резерв и торговаться, как барыга. Да Ещё этот дурацкий порядок: не выполнишь план — ругают. Перевыполнишь — тебе «привесок», и снова ругают. Пусть меня судит бог, а бог — это время.

— Мог бы просто уйти, ты же химик.

— Эх, Юрка, да разве я о себе? — Самсонов вздохнул и прислонился к стене.

— Ладно, садись, лучше выпьем. — Юрий разлил спирт и придвинул стакан Самсонову.

Валерий взял стакан и поднял над головой.

— Давай выпьем за… — Он, запнувшись, посмотрел на Колосова. — Давай выпьем за всемогущее время.

Юрий понял, что он хотел предложить тост за Женю, но, зная, что от неё нет никаких известий, решил не напоминать о больном.

И снова в путь. По дороге Колосов задержался на прииске «Комсомолец» у Сараева. Надо было согласовать график зимних ремонтов. Просидели допоздна. Наконец всё обговорили, сверили.

— Если согласен, подписывай.

Сараев подумал немного и повернулся к механику прииска.

— Как ты находишь? Справимся?

— Там уже стоит моя подпись. Трудно будет, но ведь такое время.

В коридорчике кто-то колотил ногами о стенку, стряхивая с валенок снег. Все повернулись к двери. Кто мог прийти в такое позднее время? Рывком открылась дверь, и вошла краснощёкая смуглая женщина лет двадцати восьми. Распахнув шубу, наклонилась над печкой.

— Пурга начинается. — Она подняла на Сараева большие чёрные глаза. — Вы скоро, Григорий Матвеевич? Одна боюсь, проводили бы.

Сараев засмеялся:

— Не могу, Шурочка. У меня жена, дети. Боюсь, что дома старуха угостит вместо ужина кочергой. Вы уж кого-нибудь похрабрей. Колосова, что ли. Он один, жена в Ленинграде. А лучше позвоните мужу, — придвинул он телефон.

— Мой телок давно спит. Ах, мужики-мужики! Я бы на вашем месте не растерялась, — она сладко потянулась. — Нет в вас ни рыцарства, ни удали.

— Да ведь муж твой наган носит. Пальнёт из ревности, а жить мне Ещё не надоело, — шутливо, в тон Ей, возразил Сараев и уже серьёзно спросил — Нет, верно, Александра Захаровна, почему вас не встречает муж?

— Доспится он, что я подцеплю себе посолидней — комиссара. Схватится, да будет поздно, — засмеялась она.

— Так сразу и комиссара?

— А что? Чем я не баба? Всё на месте. Это вы здесь все такие работяги, что не обращаете внимания.

Она сняла валенок и протянула ногу к печке.

— Ну, Если не удастся соблазнить главного комиссара, так и быть, согласна на любого помощника.

— Вы, Шурочка, идите, мы тут Ещё долго, Кланяйтесь своему мужу. Я бы, например, вас одну не пускал, — улыбнулся Сараев. — С такой темпераментной женщиной и верно опасно оказаться один на один.

— Темпераментная? Как же вы об этом узнали?.. Нет, Григорий Матвеевич, вам так и не понять, что такое настоящая женщина, — Она бросила взгляд на Юрия. — Может быть, вы, молодой человек, окажетесь более любезным?

— К сожалению, у меня машина, спешу, — холодно ответил Юрий.

— Не хотится, как хотится, и без вас могу пройтиться, — пропела она и застегнула шубу, — Ну, тогда до свидания, синьоры. Нет среди вас мужчин. Извините, Если что наболтала лишнего! — Она с шумом хлопнула дверью и, что-то напевая, сбежала с крылечка.

— Что за мадам? — спросил Колосов.

— А ты разве не знаешь Мидасову? Это наш начальник третьего прибора, бедовая бабёнка. Муж в охране и, видно, давно отступился. — Сараев снова склонился над графиком.

Дневная смена ушла, рабочие-заливщики сидели у ковша, курили. Пламя форсунки лизало глиняную обмазку и, поднимаясь, чадило под перекрытием. Шайхула железным крючком очистил формы, распорЯдился о порядке заливки деталей и пошёл в конторку. Передавали подробности капитуляции армии Паулюса. Шайхула послушал и, вынув из кармана несколько розовых тридцаток, положил на журнал. Подумав, достал из железного Ящика в углу комнаты небольшую пачку денег и, сложив вместе, пересчитал.

— Мало, — он почесал затылок и взглянул на часы. Было четверть девятого.

Неслышно вошла староста Левченко.