Джеймс Коззенс - Почетный караул

Он сказал, все еще с невозмутимой настоятельностью, хотя подозревал, что вот-вот потеряет свое недолгое преимущество:

— Мы ждем здесь, чтобы справиться о больной, о жене капитана, о миссис Эндрюс. Доктор велел ему подождать. Он сейчас с ней?

— А-а! — сказала лейтенант Шекспир, и Натаниел Хикс увидел, что не ошибся: она заметно ободрилась, обнаружив, что он не облечен властью проверять ее. За ней явно водились дисциплинарные нарушения — опаздывала в общежитие для сестер и прочее в том же духе. Нормальная старшая сестра не упустит ни единого случая отплатить ей за такую внешность. Она сказала:

— Какой доктор? Вы о больной доктора Вертауэра? Доктор Вертауэр давно ушел. И попросить вас подождать здесь он не мог. Вы его не так поняли.

Натаниел Хикс сказал:

— Доктор Вертауэр просил нас подождать и объяснил, где находится эта палата. Вот я и подумал, что он посылает нас сюда. Может быть, вы позвоните ему и спросите? Капитан Эндрюс не уйдет, пока не узнает, что миссис Эндрюс вне опасности.

Лейтенант Шекспир посмотрела на капитана Эндрюса, и, возможно, его вид ее тронул. Она сказала.

— Это не положено, но я вам отвечу: состояние больной нормальное. Поэтому меня и не было на посту. Доктор Вертауэр распорядился, чтобы ее пульс и дыхание находились под наблюдением, пока она не очнется. Она очнулась, но ее, конечно, нельзя тревожить. Не то ей может стать гораздо хуже. Но она вне опасности.

Она обращалась к капитану Эндрюсу, однако, по-видимому, понимала, что несговорчивым может оказаться Натаниел Хикс. Шагнув к нему и отвернувшись от капитана Эндрюса, она положила пухлую ручку на локоть Натаниела Хикса, к большому его удивлению.

— Ну а теперь вы уйдете? — сказала она ему. — Подождать вы можете в приемной в административном корпусе. Вероятно, доктор Вертауэр вас там ищет. Вот-вот с обходом придет доктор Раймонди, и, если он вас тут застанет, капитан, у меня будут неприятности. Вы ведь не хотите, чтобы у меня были неприятности?

Судя по этому жесту, лейтенант Шекспир постоянно убеждалась, что все мужчины одинаковы, и умела обращаться с ними. Натаниел Хикс готов был засмеяться: эти большие умильные глаза, эти полураскрытые и вблизи такие влажные губы, эти пышные кудри, от которых исходил скорее приятный запах, мешаясь с легким ароматом духов и пряным, тоже скорее приятным запахом ее чуть вспотевшего тела. В этом всеобъемлющем воздействии на все его чувства было что-то нелепо-забавное. Не полагается ли ему сейчас пробормотать в опьянении: «Как насчет поцелуйчика?» или «Как у нас нынешний вечерок? Свободен?»

И внутренне посмеиваясь, Натаниел Хикс мгновенно избавился от обескураживающего ощущения, которое таки овладело им, когда его локтя коснулась пухленькая ладонь, к лицу приблизились влажные губы, а в его ноздри маняще повеяли смешанные ароматы. Ощущение это не слишком гармонировало с недавними целомудренными размышлениями. Оно даже могло навести на мысль о глубинной нелестной истинности внушенных опытом представлений лейтенанта Изабеллы Шекспир о мужчинах и об их таких полезных плотских импульсах.

Манера держаться и личность капитана Коллинза, которые накануне произвели столь благоприятное впечатление на полковника Росса во время «совещания» у Деда, остались такими же и сегодня. Полковник Росс слушал, глядя на симпатичное сосредоточенное лицо капитана Коллинза. Ему нравились умные карие глаза, прямо и кротко смотрящие сквозь стекла роговых очков, нравилась сильная фигура чуть располневшего атлета в ее спокойной раскованности. Упорядоченная, деловитая, лаконичная речь капитана Коллинза рекомендовала его все с той же вескостью. Полковник Росс снова подумал: «Отличный человек. Добьется результатов, что бы ему ни поручить. Стоит чего-нибудь получше здешней службы общественной информации».

Он немножко пережал положительную оценку, чтобы уравновесить иррациональное, почти неуправляемое нетерпение, которое владело им. На него навалилась вся тяжесть этой истории, все колоссальные трудности, которые необходимо было разрешить и преодолеть, чтобы генерал Бил как-то продержался этот день. Причем без содействия самого Нюда. А может быть, даже и без содействия Деда. Дед, если бы захотел, мог бы немного помочь; но если Дед будет артачиться и щепетильничать, помешать он может очень и очень. Почти все, что можно сделать, придется делать на глазах генерала Николса. Полковник Росс, в сущности, не знал генерала Николса. В какой момент Джо-Джо, старинный приятель Нюда, решит, что дело зашло слишком далеко, и безмолвно преобразится в глаза и уши начальника Штаба ВВС или командующего армейской авиацией?

Генерал Николс не поспешит, ничего не предпримет с места в карьер — это было ясно еще за завтраком. Нюд мог вести себя скверно, по-детски: он палец о палец не ударит ни ради чего; нет, он не будет на параде; к черту их всех; к черту армию! Он уйдет в морскую пехоту! А генерал Николс слушал с полным равнодушием. Столь высокопоставленный человек, как Нюд, имеет иногда право спустить пары. Человек может говорить или даже делать что-то глупое, суматошное, даже постыдное, лишь бы делал он это определенным образом и в подходящем месте (иными словами, где его окружали бы и заслоняли от посторонних глаз преданные подчиненные). Генерал Николс, заместитель начальника Штаба ВВС, глаза и уши командующего, ничего не увидит и не услышит. Генерал Николс не занимал бы своего положения, если бы не умел отличать значимое от незначимого. И все-таки Нюд должен остановиться у какого-то предела, а кто, как не полковник Росс, должен определить, где этот предел, — а может быть, и изыскать средство, как остановить Нюда?

Уж конечно, не капитан Коллинз. Капитану Коллинзу этим заниматься не предстояло; а потому капитан Коллинз со свойственной ему ревностью и дотошностью вполне естественно считал, что самым важным сегодня является дело, с которым он пришел. Но даже и об этом деле он не знал и половины, а то, что знал, далеко не во всем было верным. Чтобы надежнее держать себя в руках, полковник Росс начал делать бесполезные заметки в своем блокноте. Он написал «мистер Уиллис» и с раздражением подумал, что Дед, наверное, счел бы «мистера» вредным излишеством. Это же цветной. Он написал «живет в Вашингтоне» и дальше «официант в ресторане». Он написал: «Эдселл. Нестандартные проекты. Предположительно послал деньги»; а затем: «Сведения от л-та Филлипса». Ну почему Дед так долго не звонит? Только Богу известно, что у старого дурня на уме!

Он сказал более холодно, чем намеревался:

— Да-да. Так вот, капитан, вы ошибаетесь, полагая, что генералу Билу неизвестны обстоятельства того, что произошло на базе в ту ночь. Ваш Филлипс все напутал. Отчасти верно лишь то, что белый офицер ударил лейтенанта Уиллиса, цветного летчика, по лицу. Генерал Бил сам присутствовал при этом, как и я. Необходимые меры принимаются. Расовые трения тут абсолютно ни при чем. Хотя, я полагаю, случившееся, а точнее, неверное его истолкование сыграло свою роль во вчерашних сложностях. В любом случае генерал Бил ничего сделать не мог бы. Я не вполне понимаю, что, по-вашему, мог бы он сделать. Порекомендуйте лейтенанту Филлипсу, который вчера показался мне излишне болтливым молодым человеком, чтобы он прекратил распространять эту историю. Он уже навлек на себя дисциплинарное взыскание, и мне кажется, что ему стоило бы последить за собой.