Виржини Депант - Дрессированные сучки

А я устроила себе внутреннюю разборку: "Ну и что, плохо тебе было? Хорошо? Тошнит тебя от его языка? Ну, а как тебе его запах?" По большому счету, мне было скучно. Я словно закаменела, устала, самоустранилась. Со мной ничего не случилось — я не чувствовала ни досады, ни раздражения, ни тревоги.

Он прикасался к моим волосам, убирал их с лица — ловил взгляд, сканировал. Он демонстрировал близость — и это выглядело неуместно, хотел выставить себя моим защитником — и это было смешно, проявлял нежность — и она казалась натужной.

Он оторвался от меня, встал. По моим ногам потекла теплая жидкость. Я ощутила мгновенную пусто ту, мое лоно требовало: "Вернись! Немедленно!" Меня предали собственные чувства.

Я тоже встала, не зная, что сказать. Он разлил виски — не поскупившись, протянул мне стакан.

— Без содовой?

Он выпил залпом, я тоже, он снова налил, взял свой стакан, сел за кухонный стол. Мне показалось, я уловила связь между его улыбкой и тем, как он меня целует, между его манерой сидеть и стоять и тем, как он двигается во мне, вцепившись мертвой хваткой. Я начинала хотеть его, я почти поняла, что такое желание. Иррациональное. Смутное. Неуловимое. Я снова и снова вспоминала, как он яростно ускоряется в самом конце, как взрывается… В этом подспудном желании было что-то еще — самое важное, и это что-то до сих пор ускользало от меня, не давалось в руки.

Он спросил:

— Могу я задать пару-тройку вопросов о тебе и о сексе?

— Нет.

Я вдруг расслабилась, мне стало с ним легко и просто — никогда в жизни так себя не чувствовала. Он принялся болтать обо всем и ни о чем — ну просто мастер разговорного жанра! — но меня интересовали другие его способности.

Я допила вторую порцию, и он тут же снова наполнил мой стакан до краев щедрой рукой, сочтя нужным пояснить:

— Хочу, чтобы ты напилась, — может, размякнешь?

— А что скажешь Мирей, когда она вернется и увидит, что я валяюсь, вусмерть пьяная, у нее в гостиной?

— Там поглядим… Ты хоть на секунду забываешь о Мирей, когда мы вместе?

Он умел говорить некоторые вещи так, что слова звучали легко, почти забавно.

Я наблюдала за ним, чувствуя, как это на меня действует, удивлялась себе и снова вглядывалась, смотрела. Желание росло. Стерегло любой предлог, чтобы расправить крылья и взлететь — его голос, его глаза, его руки, разворот плеч, манера наклоняться вперед, затягиваться косячком, обжигая губу и раздраженно отдергивая руку, то, как он поднимает на меня глаза, как молчит, как потирает рукой затылок…

Любое его движение отзывалось у меня внизу живота, и мне это нравилось, и я хотела его, снова и снова.

Мы занялись любовью, и теперь я сама искала его язык — в нем больше не было ничего мерзко-липкого, и я уже не думала ни о чем постороннем. Я улетала, переходила в подпространство, одновременно чувствуя себя как никогда цельной. Я была поражена, ошарашена тем, что нечто способно доставить мне такое наслаждение.

Гийом был дома, когда я вернулась.

Внутренний голос, умолявший его остаться, рыдающий о том, что я не выживу без него ни дня, замолчал.

У соседей — та же бесконечная пьеса. Она кричала:

— Да как ты мог так со мной поступить?

Его невозмутимый ответ:

— Как аукнется…

Ее слезы:

— Я ждала всю ночь, не хочу, чтобы ты делал мне больно.

Ответная реплика — мстительно-колкая:

— Я и не собирался, всего лишь хотел с ней переспать.

А во мне ничто не колыхнулось — спазм не перехватил горло от жалости, слезы не подступили к глазам.

Все, что отстояло от Виктора хотя бы на пять сантиметров, казалось размытым, невинным, бесплотным. Как же ничтожен весь остальной мир!

— Но тебе хоть иногда хотелось?

— Ни разу. Ты же не пытаешься взлететь, не подпрыгиваешь, не колотишь руками по воздуху, так и я: думала, мне это недоступно, вот и не пыталась.

— Значит, спроси я разрешения, убалтывай тебя хоть вечность, ничего бы не вышло?

— Скорей всего.

Я почти не слушала — просто смотрела, как двигаются его губы. Мой живот хранил воспоминания о его пальцах, его глаза и улыбка говорили: "Я тебя съем!", он бросал вызов всем и каждому.

Философствующий зверь стоял посреди гостиной с банкой пива в руке, допрашивал меня, почесывая живот, кружил перед диванчиком, на котором я сидела, пытаясь что-то понять.

Он явно получал удовольствие от разговора, что и демонстрировал — более чем наглядно. Этот мужик был прирожденным трахальщиком и вел себя как последний самец планеты Земля.

Дрожа от вожделения, я сползла с диванчика на пол, встала на колени, чтобы обслужить Виктора, а он запрокинул голову и сказал, скалясь в улыбке:

— Как же она корячилась, Королева-Мать, пытаясь тебя разгадать! У старухи не было ни одного шанса забить шар в лузу.

Горловой смех, мужской смех, руки на бедрах… Я могла лизать и сосать его часами и каждый раз, как в первый, потрясалась, что способна доставить ему такое удовольствие.

Я сделала великое открытие — мое чрево переживает миллион разных ощущений, когда он во мне, я создана для того, чтобы лепетать бессвязно непристойности в горячечном бреду, выгибаться и взрываться.

Во всем этом не было ничего эротичного или эфемерного — ни легких прикосновений, ни дразнящего ожидания, только тяжесть навалившегося мужского тела, и проникновение до горла, и яйца, бьющие по промежности, и струя спермы в лицо, и сжатые сиськи, чтобы ему было удобнее кончать, и удары об стену. Бешеная скачка, и пробуждение чувств, и обморок — но только не нежность.

Все, что мы делали, походило на языческий ритуал: варварский пыл, сырое мясо, стремительность и освободительный взрыв в конце, мистический, ставящий финальную точку. Он добирался до моей сущности, вытягивал ее из меня. То, что было во мне главным, становилось его безраздельной собственностью.

В этот день, когда мы лежали обнявшись на полу, он вдруг захотел рассказать мне кое-что. Как всегда, я терпеливо слушала, хоть и не была любительницей трепа.

— Знаешь, почему я вернулся к Мирей?

— Потому что спустил все деньги, которые украл у Королевы-Матери, и тебе нечем стало платить за номер в гостинице.

— Ты действительно думаешь, что все так просто?

— Я не права? Есть другая причина?

— Я вернулся из-за тебя.

— Вот это поворот!

— Другого способа не было. Ты живешь с братом, и я не мог заявиться прямо к тебе.

— Кто тебе сказал про нас с Мирей?

— Матье.

— А его ты откуда знаешь?

— Случайно. Он так о тебе говорил в тот день… Я решил, что должен тебя увидеть… Интуиция… Увидел и понял, что придется тебя взломать… Главное правило в жизни — всегда следовать инстинкту.