Джованни Пирелли - По поводу одной машины

— Ладно. Я передам ваше заявление в отдел вспомоществований. — Учитывая, что Гавацци не стала напоминать о прошлом, воздержалась от упреков… Однако доктор Казополло не может отказать себе в удовольствии — добавляет — Учтите, что Берти, Луиджи, в штате фирмы не состоит.

— Еще бы!

— Я хочу только сказать, что он ушел с работы до своей кончины. В деле значится, что он уволился двенадцатого января.

— По собственному желанию, не так ли?

Похоже, что сейчас раскричится… Нет. Устало улыбается, как бы говоря: «Мы-то с вами знаем, где собака зарыта…»

Спокойно:

— Доктор Казополло, деньги мне нужны сейчас же. Немедленно.

— Надо думать, похороны состоятся не сегодня вечером?

— Но и не через год.

— А когда? Завтра? В субботу? Зайдите лучше завтра до половины первого.

Скажу вам по секрету: вас ждет приятная неожиданность.

— А что, если я забегу к концу дня? Между пятью и шестью? Не все ли равно, сегодня вечером или завтра утром…

— А вам не все равно?

Доктор Казополло смотрит на Гавацци в упор, и она решает: ладно, в конце концов не стоит упрямиться. Этим кадровикам палец в рот не клади. Сыскная служба у них поставлена серьезно, по системе. Но что он мог пронюхать? Никаких поводов для подозренйй у него нет.

На рабочем месте Г авацци можно было бы повесить объявление: закрыто по случаю похорон родственника. У нее есть дела поважнее, чем наматывать проволоку на катушки. Надо распространить обращение: «От трудящихся — по красной гвоздике (цена — сто лир); остальное — за счет капитализма».

— Вы знаете лучше меня, что сбор пожертвований на заводе запрещен, — предупреждает ее Рибакки, когда Гавацци решает по сему случаю причислить к трудящимся и его. — Особенно в рабочее время.

— Насчет «особенно» можно бы и умолчать. Раз запрещено, значит запрещено. Но поскольку в перерывах между одной империалистической войной и другой не менее строго запрещается бросать покойника на произвол судьбы… Поскольку денег на погребение нет… И поскольку те, кто мог бы раскошелиться…

— Если на то пошло, отдел вспомоществований в пособии не откажет.

— Наверняка откажет. И не без оснований. Ведь Берти уже не числится в штате фирмы! Счел своим долгом не быть помехой. Для начала — глазарям «Ломбардэ». Предположим, вы, в порядке исключения, прислушаетесь к голосу своей совести…

— Гавацци, еще одно…

— …«слово и я буду вынужден принять соответствующие меры», да? Знаю, что вы скажете. Слышала не раз. Учитывая удачный опыт с Берти, отправите меня на «Свалку»?

Она продолжала сбор денег. Наскребла пять тысяч с лишним: кто дал сто, кто двести; Маркантонио выложил тысячу (от имени своей команды — семерых Инверницци). К Марианне она даже не обращалась. Котенка тоже решила не трогать, чтобы не втягивать в неприятности, так как наутро предстоит… Но на «Голгофу» все же взобралась. Инженеру тоже изложила жалостную версию насчет того, что фирма пособия дать не может, поскольку Берти… — и так далее и тому подобное, правильно рассчитав, что д’Оливо не даст себе труда справляться, проверять, так ли это. Но что он, не сходя с места, выложит пять тысяч лип. это ей никогда бы не пришло в голову!

— Столько, сколько набрали мы все, — бормочет Гавацци. — Тоже способ дать нам почувствовать, какая мы мелкота. Ладно, куда ни шло, пригодятся для кассы. Деньги не пахнут.

После работы на квартире у Берти собралось несколько товарищей: Соньо и Гарау со «Свалки», муж и жена Инверницци, Брамбилла-отец, проныра Джеппа, намотчица Амелия и парнишка по имени Кастеллотти — сын неизвестных родителей, воспитывавшийся у попов и попавший на завод (о чем он сообщает всем и каждому) по рекомендации самого кардинала.

Одновременно с Гавацци, прямо за ней, вошли в подъезд два незнакомца с какой-то молодой женщиной. Г авацци за стенами «Ломбардэ» становится, как известно, другим человеком. Чувствует себя немощной, бесполезной, бессильной и готова бить отбой: сесть на трамвай и убраться восвояси. Если бы не эти трое, что шли следом…

Взбираясь по узкой лестнице:

— Никуда не денешься, кто-нибудь из родственников непременно объявится. Будут путаться в ногах, во все соваться, давать указания, но ни одной лиры из них, конечно, не вытянешь.

Когда запыхавшаяся Гавацци (сердце подступило к горлу) добралась до площадки, на которую выходила дверь квартиры Берти, той троице оставалось до нее всего несколько ступенек.

— Вы кто такие? — обернулась она к ним.

Тот, что помоложе, похож на преподавателя латыни и греческого; ученики, пока он пишет на доске, наверняка вытворяют за его спиной бог знает что. Очень красивые чернильно-черные глаза его под роговыми очками исполнены мудрости и библейского долготерпения.

— Мы из секции социалистической партии Порта Вольты. Я вроде как бы секретарь…

Гавацци: — «Вроде» или на самом деле? — При этом она смерила его взглядом с головы до ног: кажется, он пришелся ей по вкусу.

Молодой человек улыбнулся. Улыбка ей явно понравилась. И, тотчас посерьезнев, добавил:

— Узнав, что наш товарищ Берти, бедняга… А вы кем ему?

Гавацци: — Что за чепуха? Разве Берти — член партии?

— Со второго ноября сорок пятого года. Это точно, мы подняли документы.

Как бы в поисках поддержки, молодой человек оборачивается к пожилому.

У того блаженная физиономия, под адамовым яблоком бантик, продернутый в золотой кружочек, какие носили когда-то маклеры по продаже скота.

— Это наш секретарь по оргвопросам, — пояснил молодой.

Гавацци(прежде чем что-либо сказать, надо выяснить): — И часто он бывал в ячейке?

— Почти никогда.

Молодой снова обернулся к пожилому; тот благодушно махнул рукой — дескать, не надо быть слишком требовательным, — и сказал:

— Но уж раз в год непременно: платил членские взносы и давал на «Аванти!» [14] «Аванти!» («Вперед!») — орган итальянской социалистической партии. .

Ввиду того, что Гавацци их дальше лестничной площадки не пускает, молодой, набравшись духа:

— Не знаю, кем вы ему… Во всяком случае, вот…

И извлек из внутреннего кармана пальто плотный лист бумаги, исписанный меньше чем наполовину корявым неуверенным почерком.

— Это, так сказать, духовное завещание. Он оставил нам его в запечатанном конверте, когда в последний раз приходил платить членские взносы. По квитанции мы установили, что это было двенадцатого января.

И снова взгляд в сторону секретаря по оргвопросам; тот кивает головой.

Молодой: — Он тут пишет, что, поскольку у него никого нет… или вы сами прочтете?

— Поскольку у него никого нет… и дальше что?

— Да ничего особенного. Благодарит нас (собственно, неизвестно, за что), просит проследить, чтобы его сестра… Простите, а вы не…