Вольтер - За и против (Послание к Урании)

Нас вовсе не ввергать в печальные края?

Вулканов не зажечь, под почвой смерть тая?

Иль власти у него на это недостало?

Иль к немощи людской в нем состраданья мало?

Иль мастер не имел орудий под рукой,

Чтоб выполнить в веках свой замысел любой?

Смиренно б я желал, с творцом своим не споря,

Чтоб волны серные пылающего моря

Катились без вреда по пустырям земным.

Я бога чтить готов, но мной и мир любим:

Коль стонет человек, от бед изнемогая,

Не гордость то, - увы! - чувствительность людская.

--------------------------------------------------------------

Нет, слишком в эти дни я сердцем возмущен,

Чтоб неизбежности холодной чтить закон,

Всю цепь вселенных, тел и душ неуловимых.

О сказки мудрецов! Соблазны истин мнимых!

Никем не скован бог и держит цепь в руках;

Все выбором его предрешено в веках;

Он благ, он справедлив, он волен без предела.

И та благая мощь - терзать нас захотела?

Вот узел роковой, что должно развязать.

Как исцелить недуг, коль про него не знать?

Все племена земли, дрожа пред небесами,

Искали семя зла, не признанного вами.

--------------------------------------------------------------

Когда б страдал лишь я - с единством разобщенный.

Но каждый зверь, на жизнь безвинно осужденный,

Все существа, приняв законы бытия,

Безрадостно живут и встретят смерть, как я.

---------------------------------------------------------------

Враждует вся земля - стихии, люди, звери.

Признаем: зло сродни печальной этой сфере;

Заботливо от нас укрыт его рычаг.

Иль зло ниспослано подателем всех благ?

Тифоном яростным, жестоким Ариманом

Проклятая юдоль страданья суждена нам?

Мой ум не признает чудовищ этих злых,

Пусть некогда рабы - богов узрели в них.

Но как постичь творца, чья воля всеблагая,

Отцовскую любовь на смертных изливая,

Сама же их казнит, бичам утратив счет?

Кто замыслы его глубокие поймет?

Нет, зла не мог создать создатель совершенный,

Не мог создать никто, коль он - творец вселенной.

Все ж существует зло. Как истины грустны!

Как странно крайности к единству сведены!

Бог не дал торжества спасительной надежде;

Он землю посетил, и что ж - там все как прежде!

Злорадствует софист: "Он мир спасти не мог!"

"Он мог, - кричит другой, - хотел иного бог!

Он мир еще спасет!" За распрей бесполезной

Забыт и Лиссабон, сметенный гулкой бездной,

И тридцать городов, вдруг превращенных в тлен,

От Таго рдяного до кадиксовых стен.

Иль бог казнит людей, виновных от рожденья,

Иль этот властелин пространства и творенья,

Без гнева, без любви, бесстрастно служит сам

Тому, что завещал стремительным векам;

Иль слепо на творца материя восстала,

Необходимый грех лелея изначала;

Иль нас пытает бог, и смертный этот дом

Лишь узкий переход пред вечным бытием?

Так, преходящую здесь скорбь претерпевая,

Мы верим: завершит мученья смерть благая.

Но кто, преодолев ужасный переход

И счастье выстрадав, свой путь не проклянет?

Все судьбы нам темны и горестна любая.

Не знаем ничего, бесплодно вопрошая.

Природа в немоте ответов не дает.

Нам, смертным, нужен бог, глаголящий с высот.

И кто б, как не творец, нам разъяснил творенье,

Мудрейших озарил, дал слабым утешенье?

Отвергнут божеством, заблудший род людской

От шатких тростников опоры ждет порой.

Мне Лейбниц не раскрыл, какой стезей незримой

В сей лучший из миров, в порядок нерушимый

Врывается разлад, извечный хаос бед,

Ведя живую скорбь пустой мечте вослед;

Зачем невинному, сродненному с виновным,

Склоняться перед злом, всеобщим и верховным?

Постигнуть не могу в том "блага" своего.

Я, как мудрец, увы, не знаю ничего.

Нам говорит Платон: был человек крылатым,

Был телом просветлен и чужд земным утратам;

Он смерти не знавал и не дружил с бедой,

Как нынче он далек от доли светлой той!

Он гнется и скорбит; он проклят от рожденья;

Природа - царство зла, обитель разрушенья.

; Созданье хрупкое из нервов и костей

Под натиском стихий погибнет тем скорей;

Из крови, праха, влаг возникла плоть живая,

Чтоб снова стать ничем, единство вновь теряя;

И нервы тонкие и хрупкие сердца

Подчинены скорбям, прислужницам конца;

Природа такова - мирюсь с ее законом.

Мне темен Эпикур, я во вражде с Платоном.

Бейль умудренней всех, ему хвалу воздам:

Сомненью учит Бейль, доверясь лишь весам;

Став выше всех систем на собственное горе,

Он всех их ниспроверг и сам с собой в раздоре.

Так некогда слепец разгневанный, Самсон,

Обрушив своды стен, был ими погребен.

Приподнят ли покров великими умами?

Нет: книга жребия закрыта перед нами.

Неведом человек себе же самому.

Кто я, куда иду, какой удел приму?

Рой жалких атомов над этой грудой праха,

У жребия в плену, на поводу у страха,

Но зрячих атомов, чьи очи мысль зовет

Измерить пустоту безвестную высот

Мы к бесконечному стремим свои желанья,

Не чая на земле вкусить самопознанья.

Мир, заблуждения и горести приют,

Кишит несчастными, что счастья тщетно ждут;

Стон, жалобы кругом, - всех, всех мечта прельстила:

Смерть каждому страшна, жизнь каждому постыла.

Средь наших горьких дней пусть слезы нам порой

Веселье осушит беспечною рукой,

Веселье улетит, оно, как тень, мгновенно;

Печаль, утрата, скорбь пребудут неизменно.

Мы в прошлом свято чтим лишь память наших бед;

Все' в настоящем скорбь, коль будущего нет,

Коль мыслящую плоть разрушит умиранье.

"Все может стать благим" - вот наше упованье;

"Все благо и теперь" - вот вымысел людской.