Ирина Грекова - На испытаниях

— Какое амбре! — восхитился Скворцов.

— Эту собачку еще третьего дня машиной задавило, — радостно сообщил Теткин.

Лида Ромнич вдруг рассердилась, даже ноздри задрожали:

— Что за безобразие! Здесь же люди живут! Почему не уберут собаку?

Теткин захохотал:

— Наша общественница развоевалась. У нее это бывает.

— Можете жаловаться, — в нос протянул Чехардин.

— И пожалуюсь.

— Генералу Гиндину, — подсказал Скворцов. — Ему как раз сегодня нечего делать.

— Именно генералу Гиндину! — вскинулась Лида.

— Когда же вы к нему пойдете?

— Сейчас.

— А не поздно? — усомнился Манин.

— Что ты, поздно! — ответил Теткин. — У него, как в министерстве, до поздней ночи работают.

— Пойти мне с вами? — спросил Скворцов.

— Нет, я одна, — сердито ответила Лида.

В кабинете генерала Гиндина горела лампа с зеленым абажуром, резко выделившая на столе освещенный круг. Углы комнаты тонули в подводной тени. Со стены пристально глядел большой Сталин с тяжелыми усами, в тяжелой раме, критически поджав полумесяцами нижние веки. Генерал в расстегнутом кителе на голое тело сидел за столом и работал. Тикали часы, вентилятор шевелил листки настольного календаря, и жирные черные цифры все время сменяли друг друга, вызывая ощущение неустойчивости времени. Часы тоже тикали неравномерно: то торопились ужасно, то вдруг замедляли ход и становились почти неслышными.

Гиндину было нехорошо. Он уже принял нитроглицерин, но стеснение в груди не проходило, и железная скованность в левом плече — тоже. Он с жалостью посмотрел на свою жирную седую грудь, заметно вздрагивавшую от толчков сердца, но тут же осадил себя: «Спокойно, Семен, все будет хорошо. Только не распускаться». Пожалуй, разумнее всего было бы пойти домой и лечь, но дома у него, собственно, не было, а мысль о своем номере с люстрой и картиной «Три богатыря» была ему противна. Он продолжал работать, просматривая документы и останавливаясь на местах, отчеркнутых по полю синим карандашом. Эти привычные «боковички» (сигналы опасности!) сегодня тоже казались неприятными, хмурились синими бровями.

Он обрадовался, когда вошел ординарец.

— Товарищ генерал, к вам какая-то гражданка добивается.

— Пусть войдет.

Гиндин встал и застегнул китель.

Вошла Лида Ромнич. Генерал удивился:

— Вы? Как приятно! Чем обязан?

Лида прямо взглянула ему в глаза и сказала:

— На площади лежит собака.

— Что это, стихи? — спросил Гиндин.

— Нет. На площади действительно лежит мертвая собака и... пахнет. Лежит уже третий день, и никто ее не убирает. Я решила обратиться прямо к вам.

— И правильно сделали. Садитесь, пожалуйста. Подождите минуточку, сейчас я приму меры.

Лида опустилась в глубокое кожаное кресло, мгновенной прохладой коснувшееся ее локтей. Генерал сел за стол и позвонил. Появился ординарец. Гиндин повертел в руках карандаш и спросил:

— А где у нас может быть сейчас начальник КЭЧ?

— Майор только что прошел к себе, товарищ генерал.

— А ну-ка пригласи его сюда.

— Слушаюсь, товарищ генерал.

Ординарец вышел. Гиндин любезно, наклонив голову, глядел на свою посетительницу.

— Вы не поверите, как я счастлив, что вы зашли ко мне.

— Я зашла... из-за собаки.

— Тогда я счастлив, что умерла эта собака. Иначе я не имел бы удовольствия видеть вас у себя... Но раз уж вы пришли, давайте побеседуем. Может быть, вы в чем-нибудь испытываете нужду? Питание? Помещение? Говорите, я к вашим услугам.

— Нет, спасибо, мне ничего не надо.

— Может быть, хотите переехать в «люкс»? Отдельный номер с видом на пойму. А?

— Нет, спасибо.

— Скажите, а какое вино вы любите?

— Плодоягодное.

— Не шутите, я говорю серьезно.

— В такую погоду — никакое.

— А в прохладную погоду?

— Право, не помню. Это было давно.

— А вы все-таки вспомните.

— Какой вы смешной! Ну, цимлянское.

— Завтра же пошлю самолет за цимлянским.

— Ради бога, не надо.

— Там, в Москве, была одна женщина, — задумчиво сказал генерал, — я ее любил, а она меня нет, вы представьте себе, она меня не любила. Однажды она обмолвилась — просто так, в разговоре, — что обожает розы. Я послал в Крым один из своих самолетов... На следующий день у ее ног были две корзины роз... И знаете, это был единственный случай, когда я увидел в ее глазах искру нежности... Отчего вы улыбаетесь?

— Слишком много.

— Чего?

— Ног и корзин.

— О, да вы умница. С вами на стандарте не проедешь. Виноват — привычка.

— А где она сейчас, эта женщина?

— В Москве. Мы с нею уже давно не встречались. В прошлом году она вышла на пенсию... Понимаете? Моя любовь — пенсионерка. Это смешно?

В дверь постучали.

— Войдите! — крикнул Гиндин.

Вошел офицер с испуганными глазами.

— Товарищ генерал, майор Пряхин по вашему приказанию явился.

— Являются привидения, товарищ майор.

— Виноват. Товарищ генерал, майор Пряхин по вашему приказанию прибыл.

— Так-то лучше. Я хочу познакомить вас с представителем Москвы. Майор Пряхин, начальник КЭЧ. Лидия... Кондратьевна, если не ошибаюсь.

Лида кивнула.

— Здравия желаю, — растерянно сказал Пряхин.

— А ну-ка доложите, товарищ майор, обстановку в гарнизоне по вашему ведомству.

— Все в порядке, товарищ генерал, — настороженно ответил Пряхин.

— А вот представитель Москвы придерживается другого мнения.

Пряхин покосился на Лиду Ромнич и промолчал.

— Известно ли вам, товарищ Пряхин, — продолжал генерал, — что на главной площади нашего населенного пункта третий день лежит дохлая собака?

— Лежит, товарищ генерал.

— Так вот, завтра в этом гарнизоне останется кто-нибудь один из вас: вы или эта собака.

— Понял, товарищ генерал. Разрешите исполнять?

— Действуйте, Пряхин.

Начальник КЭЧ вышел. Лида поднялась со своего кресла и стала прощаться. Генерал Гиндин удержал ее за руку:

— О, подождите совсем немного, побудьте здесь, я так рад, что вы пришли. Неужели нельзя подарить старому человеку немного радости? Ваше присутствие — как свежий утренний ветер... Впрочем, кажется, это опять «ноги и корзины»...

— Меня ждут, — сказала Лида, потихоньку вытягивая руку из большой руки генерала.

— Вас ждут, — повторил Гиндин. — Вас ждут такие же, как вы, молодые, сильные, не боящиеся жары. Какое вам дело до старика с его двумя инфарктами? Слава богу, он еще годен, чтобы убрать с площади собаку...

Генерал улыбался, но глаза были грустные, больные.

— Вам плохо? — спросила Лида. — Может быть, вызвать врача?

— Нет, я пошутил. Идите к ним, к молодым, идите, прелестная женщина. Идите же...

— Спасибо. Будьте здоровы.

— Не за что. Это вам спасибо. И помните, что бы вам ни понадобилось, какая бы собака ни легла на вашем пути, — обращайтесь прямо ко мне.