Андре Жид - Топи

Андре Жид

Топи

Моему другу Эжену Руару я посвятил эту сатиру ни о чем

Dic cur hic (Другая школа)

Les paludes

1895

Прежде чем объяснять мою книгу другим, я жду, что они сами объяснят ее мне. Объяснять ее заранее -- значит заранее сужать ее смысл; ибо если мы знаем, что намеревались сказать, нам не дано знать, только ли это сказано. Говоришь всегда больше, чем ЭТО. И особенно мне в ней интересно то, что я вложил в нее помимо воли, -- та доля бессознательного которую я назвал бы долей Божественного Провидения. Книга всегда плод сотрудничества, и тем выше книга ценится, чем меньше вложил в нее переписчик, чем больше участие в ней Бога. А посему давайте подождем отовсюду толкования о сути вещей; а от публики -- толкования наших творений. ЮБЕР

Вторник

К пяти часам на дворе посвежело; я закрыл окна и снова принялся писать.

В шесть часов пришел мой большой друг Юбер; он возвращался из манежа.

Он сказал:

-- Вот как! Ты работаешь?

Я ответил:

-- Я пишу "Топи".

-- Что это такое?

-- Книга.

-- Для меня?

-- Нет.

-- Чересчур ученая?..

-- Скучная.

о- Так зачем ее писать?

-- А иначе кто же ее напишет?

-- Опять исповеди?

-- На сей раз почти нет.

-- Тогда что же?

-- Садись.

И когда он сел:

-- Я прочел у Вергилия две строки:

Et tibi magna satis quamvis lapis omnia nudus

Limosoque palus obducat pascua junco*.

_______________

* Да и довольно с тебя, хоть пастбища все окружает

Камень нагой да камыш, растущий на иле болотном.

Вергилий. Буколики. М., "Художественная литература", 1979, с. 39 (пер. С. Шервинского). -- Здесь и далее прим. перев. _______________

Я перевел:

-- Это разговор пастуха с пастухом; один говорит другому, что хотя на его поле, конечно, многовато камней и болот, оно тем не менее его устраивает; он вполне им доволен и поэтому счастлив. Согласись, ничего умнее и не придумаешь, когда нельзя сменить поле...

Юбер ничего не ответил. Я продолжил:

-- "Топи" -- это история одного человека, который лишен возможности путешествовать; у Вергилия его зовут Титир; "Топи" -- это история человека, который, владея полем Титира, не хочет избавляться от него, а, напротив, вполне доволен своей судьбой; вот так...

Рассказываю:

-- В первый день он констатирует, что доволен своим полем, и размышляет, что же с ним делать? На второй день, рано поутру, когда над полем пролетает стая диких уток, он убивает четырех птиц и на ужин съедает двух, изжарив их на слабом огне из веток кустарника. На третий день он строит себе лачугу из тростника -- целое развлечение. На четвертый день он съедает двух оставшихся уток. На пятый день он разрушает свою лачугу и умудряется построить дом попросторней. На шестой день...

-- Хватит! -- сказал Юбер, -- я понял, дорогой друг, ты можешь писать. -- И он ушел.

Уже совсем стемнело. Я сложил бумаги. Я еще не обедал; я вышел из дому; к восьми часам я был у Анжель.

Анжель еще была за столом, доедая фрукты; я сел рядом и принялся очищать для нее апельсин. Принесли конфитюр, и, когда мы снова остались одни:

-- Что вы делали сегодня? -- осведомилась Анжель, готовя мне тартинку.

Мне не припомнилось никаких дел, и я ответил: "Ничего", но, тотчас сообразив, что этот неосмотрительный ответ потребует долгих объяснений, я вспомнил о визите и воскликнул: "Мой большой друг Юбер приходил ко мне в шесть часов!"

-- Он только что был здесь, -- вновь заговорила Анжель; и тут же соскользнула на наш старый спор: -- Он-то по крайней мере хоть что-то делает, -- сказала она. -- Хоть чем-то занимается.

Я уже говорил, что я-то не делал ничего; я разозлился: "Что? А что такого делает он?" -- спросил я... И ее понесло:

-- Много чего он делает... Прежде всего он ездит верхом... и потом, вы же хорошо знаете, он член четырех промышленных компаний; вместе со своим двоюродным братом руководит еще одной компанией, по страхованию от града, -я только что подписала страховку. Он посещает курсы популярной биологии и каждый вторник вечером сам выступает с публичными докладами. Он достаточно знает медицину, чтобы оказать помощь при несчастном случае. Юбер делает еще и не такое! Пять неимущих семей обязаны ему тем, что вообще сумели выжить; он устраивает рабочих, которым не хватает работы, к предпринимателям, которым не хватает рабочих. Больных детишек он направляет в деревню, в оздоровительные заведения. Чтобы обеспечить работой молодых незрячих людей, он создал мастерскую по набивке старых кресел соломой. Несомненно, по воскресеньям он охотится... А вы, что делаете вы?

-- Я, -- сказал я в некотором смущении, -- я пишу "Топи".

-- "Топи"? Что это такое? -- спросила она.

Мы закончили нашу трапезу; я возобновил разговор уже в салоне.

Когда оба мы оказались в углу у камина:

-- "Топи", -- начал я, -- это история одного холостяка, живущего в башне, окруженной болотами.

-- А! -- сказала она.

-- Его зовут Титир.

-- Гадкое имя.

-- Вовсе нет, -- возразил я, -- это же из Вергилия. Что до меня, то я не умею придумывать.

-- Почему холостяк?

-- О!.. Потому что так проще.

-- И это все?

-- Нет, я рассказываю, что он делает.

-- И что же он делает?

-- Он осматривает болота...

-- Зачем вы пишете? -- спросила она после небольшой паузы.

-- Я? Я не знаю, да, наверно, затем, чтобы что-то делать.

-- Прочтите мне это, -- сказала Анжель.

-- Как вам будет угодно. У меня как раз с собой четыре или пять листочков. -- Я тотчас извлек их из кармана и прочел как можно более вяло: ДНЕВНИК ТИТИРА, ИЛИ "ТОПИ"

Лишь голову приподнимешь слегка -- в окне виден сад, которого я еще не успел как следует рассмотреть; справа -- дерево, с которого облетают листья; дальше, за садом, равнина; слева -- пруд, о котором я еще скажу.

Еще недавно в саду цвели мальвы и водосборы, но из-за моей нерадивости все теперь тут страшно заросло; со стороны пруда на сад наступали камыши и мхи; тропинки исчезли в траве; для прогулок уцелела только большая аллея, проложенная от дома до равнины, и как-то раз я решил по ней пройтись. Вечером лесное зверье пересекает аллею, чтобы напиться воды из пруда; в сумерках я различаю только серые силуэты, а так как вскоре наступает ночь, то кажется, что звери никогда не возвращаются с водопоя.

-- На меня все это нагнало прямо-таки страху, -- сказала Анжель, -однако продолжайте -- это написано очень хорошо.

От усилия, которого потребовало от меня это чтение, я чересчур напрягся.

-- О, это почти все, -- сказал я ей, -- дальше у меня не написано.

-- Так прочтите ваши заметки, -- вскричала она, -- это всегда самое интересное! По ним куда лучше видишь, что хочет автор сказать, чем потом он сам напишет об этом.

Тогда я продолжил -- даже не пытаясь скрыть своего огорчения и, хуже того, стараясь придать каждой фразе незаконченный вид:

Из окна своей башни Титир может удить рыбу... -- Вот видите, это всего лишь заметки...