Дэвид Блидин - Банк

— Девяносто пять тысяч!

К тому времени, когда я вылакал свою кукольную бутылочку «Моэт» и знаком попросил официанта принести еще, за индейцев-каноистов [36] В оригинале — трудно переводимая игра слов: paddling Indians — это и «индейцы, плывущие на каноэ», и «индейцы, занимающиеся мастурбацией». отчаянно сражались четверо светских львов и львиц, взвинтив цену до ста сорока пяти тысяч.

— Кто даст сто пятьдесят тысяч?

С площадки прямо над нашими головами послышалось нахальное:

— Блин, да пожалуйста!

Все глаза обратились наверх. Этот голос…

— Сто шестьдесят тысяч?

Мужчина в горчичном пиджаке скрипнул зубами, но не опустил карточку.

— Сто восемьдесят?

Над головами снова раздалось:

— Хоть сто девяносто!

Гул в зале почти заглушил слова ведущего: гости заговорили в полный голос. Я метнул взгляд на Пессимиста, затем на Юного Почтальона. Мы втроем синхронно вскочили из-за стола и вылетели из зала, чтобы получше разглядеть засевшего на верхней площадке любителя индейской живописи. За визуальным подтверждением долго ходить не пришлось: Клайд буквально висел на балюстраде, вертя в пальцах карточку участника торгов.

— Так твою распротак, — не выдержал Пессимист.

Когда мы кинулись вверх по лестнице, мужчина в горчичном пиджаке, явно расстроенный, все еще — нехотя — держал свою карточку поднятой. Толпа упивалась неожиданным развлечением: то здесь, то там раздавались жидкие аплодисменты, хотя аукцион еще не кончился. Мы одолели половину ступенек, когда Клайд нас заметил.

— Привет, ребята, — натужно выговорил он, пьяный до изумления.

— Продано — раз, — торжественно сказал ведущий.

— Клайд, не будь же ты идиотом!

— Продано — два!

Клайд глупо ухмыльнулся, помахивая у нас перед носом карточкой.

— Зацените приобретение! Будет что на стенку повесить.

По залу пронесся недоверчивый вздох.

— Двести тысяч?

Мужчина в горчичном пиджаке покачал головой и сел на свое место. Зал взорвался аплодисментами. Молоток со стуком опустился как раз в тот момент, когда Клайд выблевал своего сома с орехами, изгадив ковер.

— Продано мужчине на верхней площадке за двести тысяч долларов!

Следующий день был посвящен ремонтно-восстановительным работам в «Голубом бриллианте Ханя». Мы не особенно торопились, поскольку после выплаты бонусов в Банке наступило непривычное затишье.

— Как это — ты столько не унаследовал? — схватился за голову Пессимист.

Клайд с гримасой боли массировал висок.

— Не ори, приятель. И так голова раскалывается.

— Да в задницу твое сраное похмелье! — зарычал Пессимист. — Куда делись деньги твоего папаши?

— Не знаю, — вздрогнул Клайд. — Большую часть он оставил албанским беженцам. Хотел, чтобы я сам пробивался в жизни.

Я ковырял цыплят генерала Цо, но есть не хотелось. Ситуация казалась абсурдной до опупения — вроде бы смешно, но в то же время дело более чем серьезное. Господи, задолжать двести тысяч зеленых!!!

Клайд опустил голову на стол.

— Иисусе, что же мне делать?

Пессимист тоже выглядел подавленным.

— Сколько же он тебе оставил?

— Ровно сотню тысяч.

— А что, если договориться с Банком о займе?

— Пробовал утром. Банк согласен предоставить мне только тридцать тысяч.

Пессимист в ужасе вскинул брови:

— Значит, сядешь в долговую яму всего за семьдесят косых.

Клайд закрыл глаза и начал всхлипывать.

— Заткнись, — гаркнул Пессимист.

Клайд послушно перестал нюнить.

— Ладно. Пятнадцать тысяч после уплаты налогов у тебя есть из бонуса. Остается пятьдесят пять. Значит, сделаем так. Я займу тебе двадцать пять тысяч; вернешь, когда продашь картину или отслюнишь из следующего бонуса, смотря что раньше случится. Остается тридцать тысяч.

Он повернулся к нам с Юным Почтальоном. Почтальонская челюсть отвисла, но он тут же закрыл рот. Я понял, что он ничего не скажет. Пришлось брать инициативу в свои руки.

— Нет.

— Что значит «нет»? — вспылил Пессимист.

— То и значит. Я не стану одалживать Клайду деньги.

— Почему?

Клайд так и сидел, не поднимая головы. Меня бы не удивило, если он заснул. Я выбрался из-за стола, поманил Пессимиста и Почтальона к выходу и уже на улице сказал:

— Я ему не доверяю. Если так пойдет и дальше, его уволят. А если он не получит следующего бонуса, мы пролетим по полной.

— Разве ты не видишь, как он подтянулся?

Значит, этот засранец все-таки поговорил с Клайдом, утаив это от нас!

— Не заметил, — отрезал я, скрестив руки на груди.

— А ты, Почтальоша? — обратился к нему Пессимист.

Тот пожал плечами. Пессимист вновь повернулся ко мне.

— Это вопрос веры, парень. В душе ты знаешь, что Клайд выправился и встал на правильный путь. Вот посмотри мне в глаза и откажись это признать! Он рассчитается с нами в течение года максимум!

Я в этом сильно сомневался.

— Ну же, Мямлик, решайся!

Пессимист пепелил меня взглядом, полным непреклонной уверенности, и не успел я прикусить язык, как поддался давлению.

— Хорошо. Пусть будет так.

Пессимист перевел взгляд на Юного Почтальона и, не дожидаясь его реакции, заявил:

— Молодцы! Я вами горжусь.

План на наступивший год я составил во время буйной пьянки в Монреале, городе кутил, славящемся самой разнузданной невоздержанностью. После трех дней отличного времяпровождения с девчонками с курсов французского языка, слизывания шампанского с упругих животов стриптизерш и водопада светлого пива «Fin du Monde» [37] Конец мира (фр.). мои усилия увенчались успехом — лужа полупереваренного мяса с жареной картошкой растеклась чуть не на половину вестибюля отеля. Классно отдохнул, уверяю вас.

Перечень благих намерений, подлежащий осуществлению в новом году, получился такой:

1. Ограничить употребление кофе до четырех чашек в день — две утром и две вечером. Пятая чашка допускается в экстренных случаях, когда дело начинает пахнуть керосином.

2. Научиться наконец пользоваться тупым навороченным факсом.

3. По крайней мере раз в неделю находить время для общения с нормальными людьми, существующими вне стен Банка, как то: с матерью, отцом, братом, друзьями, знакомыми. Сюда не входят доставщик пиццы, водитель такси и кореец, который выдавливает слишком много майонеза на мой сабвей-сандвич.

4. Кстати, о сабвеях: пора завязывать с нелепым пристрастием к «Эм-энд-эмс».

И наконец:

5. Настроиться на стойкий позитивный лад. Хватит себя жалеть и депрессировать. Каких-то паршивых семнадцать месяцев, и я отсюда выберусь. Семнадцать месяцев… Когда они закончатся, я о них и не вспомню. Маловажный этап генерального жизненного плана. Короче, сухой остаток: постараться не стать вторым озлобленным Пессимистом.