Бертина Хенрикс - Шахматистка

Курос столкнулся с дилеммой. Он провел несколько бессонных ночей, обдумывая возникшую проблему. Что он может сделать, чтобы Элени обрела уверенность в себе? Систематическая учеба до некоторой степени лишала ее яркой индивидуальности, а между тем именно она была ее единственным шансом на победу. Он знал, что Элени будет противостоять партнерам гораздо более опытным, компетентным и расчетливым, чем она сама. Если она утратит свою самобытность, ее шансы добиться успеха будут сведены почти к нулю. И все-таки невозможно пренебречь всеми теми знаниями, которыми обладают другие игроки.

Элени и в самом деле переживала сложный период. Чем больше она занималась, тем менее успешным был результат. Она уже давно не выигрывала партий. Все свободное время она посвящала изучению различных дебютов известных мастеров — отчего у нее даже появились круги под глазами, — но лучше играть она не стала. Шахматы превратились в самую тяжелую работу, которой ей когда-либо приходилось заниматься.

Франция с ее небрежной элегантностью осталась где-то далеко-далеко. Элени теперь с трудом могла вспомнить, как выглядела та французская пара.

В последнее время она совсем не участвовала в повседневной жизни острова. Чувствуя, что за каждым ее шагом следят, она больше не заглядывала ни к Армянину, ни к другому трактирщику, чтобы выпить стопочку анисовой водки. Она остерегалась всех. Ее до крайности сдержанное и твердое поведение только способствовало разжиганию слухов. Она все больше загоняла себя в тупик.

В то же время шахматы требовали от нее такой концентрации, что она забывала о своем одиночестве. Будущая чемпионка или тщеславная выскочка — кем бы она ни была, она не могла делать дело наполовину. Мир, состоящий из шестидесяти четырех клеток, требовал полного отрешения. Элени вошла в мистическую связь с великими знатоками шахмат. У нее создавалось впечатление, что каждый из них хочет подсказать шахматистка ей решение задач, с которыми она сталкивалась. И они спорят между собой, отстаивая или опровергая те или иные положения, хоть и живут в разные эпохи. Все эти споры происходили в голове Элени. Она понимала, что, для того чтобы спокойно противостоять противнику, надо бы выгнать оттуда всех этих господ. Но она чувствовала себя слабой, податливой куклой в руках этих великих, овеянных легендой мастеров.

Как-то ночью, накануне очередной игры, ей вдруг пришло в голову, что все знаменитые теоретики шахмат были мужчинами. Она никогда ничего не слышала ни об одной великой шахматистке. Шахматный гений, похоже, располагался где-то в мошонке. Жалко, конечно, что не у Паниса…

При всем том вовсе не король определяет исход партии, и даже не ладья, не конь и не ферзь. Каждая фигура имеет смысл только в связи с другими фигурами.

Основа всей игры — пешка. Этот солдатик-служака идет напрямую к своей цели — поставить заслон армии противника или подняться вверх по социальной лестнице. Он может превратиться в ферзя, ладью или коня в зависимости от хода игры. Если пешка — это душа шахмат, как полагал Филидор [5] Филидор Франсуа Андре (1726–1795) — французский композитор, был также сильнейшим шахматистом Европы 2-й пол. XVIII в., написал труд “Анализ шахматной игры”. , то ферзь — сердце.

Между пешкой и ферзем, между слабейшим и сильнейшим, между усердием и силой — где-то там место, которое она, Элени, может занять. К этому и надо стремиться. Если ей удастся привнести в игру собственное воображение, она сможет побеждать. Надо уйти от изучения абстрактных связей и постигать фигуры в их психологическом аспекте — это для нее единственный способ овладеть игрой.

Но как только Элени садилась за шахматную доску напротив Куроса, снедаемого волнением, которое инстинктивно передавалось ей, все эти разумные, поучающие господа возвращались и начинали мучить ее.

Курос несколько дней провел дома. Выходил только для того, чтобы купить на рынке самое необходимое. Питался скудно, надеясь таким образом стимулировать мозг для поиска нового яркого решения. Он взял на себя ответственность за бывшую ученицу. И должен удовлетворять ее потребностям. Но у него не хватало пороху. За четыре дня он лишь схватил простуду, вызванную суровой диетой, нехваткой витаминов и неисправным отоплением, которым он принципиально не хотел заниматься до тех пор, пока не увидит свет в конце туннеля. Придя к нему, Элени нашла его кашляющим и в мрачном настроении. Это ее встревожило. Вместо того чтобы играть в шахматы, она сварила ему шахматистка вкусный суп, который он соизволил съесть, не переставая брюзжать о том, что незачем уделять столько времени старому дураку.

Когда Элени уехала, надавав ему кучу советов, как лечиться, Курос, сидя в кресле, уснул. Ему снился какой-то путаный сон, в котором он шел по цветочному полю. Какие-то люди — кто именно, он не мог различить — делали ему знаки. Он шел к ним, но по мере его продвижения вперед цветочное поле увеличивалось в размерах. То ли потому, что шел он медленно, то ли поле было слишком большое, но ему никак не удавалось присоединиться к ним.

Проснулся он среди ночи, весь в поту. Какое-то время не мог понять, где он и что с ним. Наконец поняв, с трудом встал и пошел в спальню. Разделся и лег в кровать. В душе у него появилось какое-то предчувствие, точно привкус во рту, ощущение того, что что-то неотвратимое должно произойти.

На следующий день учитель проснулся бодрым, несмотря на мучившие его приступы кашля. Он сварил себе кофе и выпил его маленькими глотками. Внезапно у него мелькнула какая-то интересная мысль, но он тотчас забыл ее. Курос с досады как только не ругал свои старые мозги. Скромно позавтракав, он пошел прогуляться. Ему хотелось проветрить голову и свободно поразмышлять о том о сем — быть может, интересная мысль вернется. Придя с прогулки, возле самого дома он вспомнил. Идея была яркая и вместе с тем малоприятная, и первым желанием Куроса было отбросить ее, но тут в нем заговорила совесть.

Войдя в дом, он направился прямиком к буфету, выдвинул ящик и принялся настойчиво в нем рыться. В конце концов, выбросив на пол содержимое двух ящиков, он отыскал потрепанную кожаную записную книжку и победно потряс ею в воздухе.

После восьмого гудка хриплый заспанный голос отозвался на том конце провода.

— Только не говори мне, что ты еще спишь, — сказал Курос, без всяких предисловий приступая к делу.

— Я не разговариваю с грубиянами, — ответил голос, и трубку повесили.

Не смущаясь, Курос вторично набрал номер. Он был уверен, что любопытство одержит верх у его собеседника, и не ошибся — тот опять взял трубку:

— Кто говорит?

— Ты прекрасно знаешь, Коста, кто говорит, — спокойно и уверенно сказал Курос.