Иоганнес Зиммель - Тайный заговор Каина

- Ту самую, которую вам вручили на торжественном вечере. Вот так.

- Но как она у вас оказалась? - растерянно спросил я. - Ведь я оставил ее у...

- Да, да, вы ее оставили у вашего друга Бориса Мински во Франкфурте.

- Ну и...

- А ваш друг Мински дал ее Гомеру Барлоу, когда узнал о ваших затруднениях, а тот в свою очередь, передал ее нам. Благодаря этой партитуре вам будет легче не ошибиться в нашем человеке.

Борис Мински и Гомер Барлоу. Мне было приятно слышать эти имена. Я не одинок, вот первое, что пришло мне в голову. Не одинок!

Телефонный разговор придал мне силы, я решил бороться и действительно боролся весьма успешно. Мой экземпляр всегда можно отличить - уникальное первое издание 1824 года в изящном кожаном переплете, с посвящением на титульном листе Его Величеству королю Пруссии Фридриху Вильгельму Второму. Но есть еще одна особенность, служащая надежным подтверждением того, что именно этот экземпляр я дал Борису Мински: в моем уникальном экземпляре бетховенской парти

- 13

туры Девятой симфонии с хором на текст оды "К радости" Ф.Шиллера была допущена опечатка, точнее, во второй строфе хорала оказалась пропущена строка "Все люди будут братьями тогда".

Основные события, оказавшие глубокое влияние на моего брата, Лилиан, Мински и меня, произошли в последние двадцать четыре дня. Я четко помню ту ночь в правлении нашего клуба, тот ужас и боль, которые охватили меня во время разговора по телефону. В считанные секунды я вспомнил о своем прошлом. Три недели и три дня, казалось, вместили всю мою жизнь. В каком-то смысле это было действительно так. Удача означала для меня возрождение. За эти двадцать четыре дня произошло столько ужасных событий.

Я продолжал демонстративно читать свежий номер "Штутгартер альгемайне цайтунг" в ожидании встречи с сотрудником Эй-Пи-Эс, размышляя под мерный гул реактивных двигателей. Вряд ли я когда-нибудь смогу вернуться в Германию. Просто безумие с моей стороны допускать подобную возможность! Поэтому мне хотелось как можно быстрее оказаться в Буэнос-Айресе и забыть обо всем на свете. А счет в швейцарском банке - надежный залог благополучного исхода моей безумной одиссеи. В самом деле. Разве удача не сопутствовала мне повсеместно до сих пор? Но мысли о Лилиан не давали мне покоя. Лилиан упорно не выходила у меня из головы, несмотря на все мои усилия взять себя в руки и перестать думать о ней. Очень жаль, что я не могу взять ее с собой!

Я поехал на северную оконечность острова Гезир, где находился ипподром. Мне тяжело было сознавать, что я должен навсегда расстаться с женщиной, которую так сильно и страстно люблю. И тем не менее, разлука с ней была неизбежной. Я хорошо знал территорию ипподрома и все хозяйственные постройки: конюшни, небольшой домик для конюхов и огромный сарай. Работники ипподрома жили за пределами острова, а лошадей кормили не ранее шести часов утра.

Я подъехал на своем "мерседесе" к сараю, выключил мотор и фары, поскольку уличные фонари хорошо освещали местность. Я вынул из багажника моток веревки и одеяло, бросил все это на кучу соломы и пошел к Лилиан. Но перенести ее в сарай оказалось довольно трудным делом, ибо я порядком устал от всего пережитого, от недосыпания и длительного пребывания в пути. Положив мягкое тело Лилиан на одеяло, я на несколько минут сел передохнуть.

Она дышала ровно и спокойно, крепко заснув под воздействием обильной дозы спиртного. Веревкой я связал ноги Лилиан пониже колен, перевернул ее на грудь и связал ей руки за спиной. Когда она проснется, то не сможет развязать веревку, но в состоянии будет позвать на помощь. Вскоре придут конюхи. Я накрыл ее одеялом и приподнял голову. На ее лице ясно был виден синяк как раз в том месте, где я ударил ее пистолетом.Подложив ей под голову большой воротник ее пальто из леопардовой шкуры и убедившись, что она спит непробудным сном, я быстро вышел из сарая, запер двери деревянной крестовиной и поспешил к автомашине. Переехав через мост Семирамиды, я направился к железнодорожному вокзалу, где и оставил свой черный "мерседес".

Было без четверти три. Я поспешно прошел через огромный зал ожидания каиркого вокзала и направился в камеру хранения, которая представляла собой множество стальных ящиков, каждый из которых мог вместить небольшой чемодан. Стоимость хранения багажа составляла пять пиастров в сутки. По истечении су

- 14

ток владелец багажа мог получить его в специальном отделении вокзала. Мой брат по прибытии в каирский аэропорт "Новый Гелиополис" положил синий саквояж в одну из таких камер. Теперь необходимо во что бы то ни стало обеспечить сохранность скандального материала. Ведь многое могло случиться даже по пути из аэропорта к железнодорожному вокзалу. Я представляю себе, с каким облегчением вздохнул мой брат, услышав, как щелкнул замок камеры хранения.

Мой брат хвастливо сообщил мне о местонахождении саквояжа. Это случилось во время нашей попойки в номере 907 в отеле "Империал". Причем, он сделал это сообщение всего лишь за час до своей насильственной смерти. До тех пор я совершенно не знал о местонахождении синего саквояжа. Мне приходилось рассчитывать на удачу там, где ставкой была сама жизнь. Я воспользовался услугами агентства "Ассошиэйтед пресс сервис", пообещав предоставить им скандальный материал, сообщив каким рейсом полечу и когда смогу передать им сенсационные сведения. Мне удалось ловко надуть брата незадолго до его убийства. Я отлично помню эту сцену. Он был вдрызг пьяный, а я лишь притворялся. Вернер был предельно откровенен со мной, нисколько не сомневаясь, что все его секреты я заберу с собой в могилу. Он даже показал мне ключ от камеры хранения, засмеялся при этом и снисходительно сообщил, что знает о моих тщетных попытках узнать о местонахождении саквояжа.

- Но ты вряд ли сможешь воспользоваться моей откровенностью, братишка, мычал мой брат. - Это невозможно... Абсолютно невозможно... Друзья... Уф... Мои друзья положили деньги в этот ящик. Нужно иметь голову на плечах. Понятно?.. Не каждому, впрочем, это удается...

Через час мой брат лежал с перерезанным горлом. И к тому времени ключ от ящика был уже у меня. Я открыл ящик, вынул синий саквояж и быстро пошел к своему "мерседесу". Выехав из города, я проехал около пяти километров в направлении аэропорта "Новый Гелиополис" и, наконец, остановился в эвкалиптовой роще. Ветер стонал и выл среди густых ветвей мощных деревьев.

В синем саквояже был небольшой портативный магнитофон, каким обычно пользуются репортеры, и восемь кассет, где я записал события,приведшие к преступлению, в котором был замешан и я.

Взяв в руки магнитофон, я сразу же проверил все ленты, чтобы убедиться в том, что брат не стер мои записи. Дело в том, что я отдал брату синий саквояж вместе с кассетами накануне нашего приезда в Египет. Следует откровенно признать, что ленты оказались нетронутыми. Вернер, наверняка, имел на этот счет свои планы. Тот, кто владел этими лентами, приобретал фактически доступ к неограниченной власти. Я положил магнитофонные кассеты снова в саквояж, затем выбросил в заросли висевшую под мышкой кобуру и тронулся в путь. На шоссе было темно и пустынно. Проехав около трех километров, я бросил глушитель в реку, а еще через несколько минут то же самое проделал с пистолетом, а патронные обоймы я выбросил прямо в поле, не останавливая машины. Я не жаждал власти, я просто хотел уехать в Аргентину. Я хотел обеспечить свою безопасность, начать новую жизнь в новой стране и вместе с тем хотел учесть ошибку своего брата Вернера. Вот почему я предложил магнитофонные записи Эй-Пи-Эс. Конечно, им очень нужен был такой материал, способный вызвать настоящую сенсацию. Они даже подсказали мне, как можно без особых помех пройти таможенный досмотр. Все вышло как нельзя лучше, и вот я лечу в самолете компании "Люфтганза", а