Амброз Бирс - Избранные произведения

Он открыл глаза. Необъятный купол голубого неба над вершинами леса. Перед глазами, заслоняя собою деревья, высится темная, угловатая куча, вся в замысловатом, беспорядочном пересечении прямых линий. И все это настолько далеко, что ощущение дали утомило его, и он снова закрыл глаза. В этот момент он почувствовал непереносимо яркий свет. В ушах возник шум, словно ритмичный рокот далеких волн, одна за другою катящихся на берег, и в этом шуме, или, может быть, сквозь него, из непрестанного низкого гула сложились слова: "Джером Сиринг, ты пропал, ты попал как зверь в капкан, в капкан, в капкан".

И вдруг тишина, и тьма, и полный покой, и Джером Сиринг, вполне отдающий себе отчет в своем положении зверя в капкане, без паники и в полном сознании снова открыл глаза, чтобы разведать обстановку, оценить силы противника и выработать план действий.

Сиринг полулежал, прижатый спиною к толстому бревну. Другое бревно навалилось сверху, но ему удалось чуть-чуть подвинуться, чтобы оно не давило на грудь. Вбитая в него скоба защемила левую руку. Ноги, ровно лежащие на земле, по колено засыпаны грудой обломков. Голова зажата, словно в тисках: двигались лишь глаза да нижняя челюсть. Одна только правая рука сохранила некоторую свободу. "На тебя вся надежда", - сказал он руке. Но никак не получалось ни высвободить ее из-под бревна на груди, ни сдвинуть локоть в бок.

Сиринг не был ранен и не испытывал боли. Сознание он потерял лишь на мгновение, от удара в голову отлетевшим обломком столба и внезапности случившегося. Не прошло и нескольких секунд, как он оправился от потрясения и последовавших странных видений: пыль еще клубилась в воздухе, а он уже начал искать выход из положения.

Прежде всего он предпринял попытку ухватиться правой рукой за бревно, лежавшее, хоть и не вплотную, поперек груди. Но ничего не выходило: не удавалось выпростать локоть из-под бревна. Вправо локтю не давала ходу скоба, торчавшая из бревна вниз и назад; в просвет же между скобою и телом рука никак не могла пройти. Очевидно было, что ему не взяться за бревно ни с той, ни с другой стороны: он даже не мог коснуться его ладонью. Достоверно убедившись в бесплодности своих попыток, Сиринг оставил их и стал думать, нельзя ли как-нибудь освободить ноги.

Рассматривая с этой целью засыпавшую их груду обломков, он обнаружил нечто похожее на металлический ободок. Ободок был чуть более полудюйма в диаметре и содержал внутри какую-то совершенно черную массу. Ему пришло в голову, что чернота - это, может быть, просто темнота, и что перед ним ствол его собственной винтовки, торчащей из обломков. И, действительно, Сиринг оказался прав (хоть и не испытал от того большой радости): закрывая поочередно один и другой глаз, он мог видеть ствол с обеих сторон под одинаковым углом, во всю длину, до самой кучи. Если смотреть правым глазом, казалось, что винтовка направлена левее его, если левым - то правее. Сверху ему ствол не был виден, зато немного видно было цевье. Иначе говоря, оружие было нацелено ему прямо в середину лба.

Обнаружив такое обстоятельство и вспомнив, что за мгновение до досадного случая, результатом которого явилось его нынешнее неудобное положение, он поставил курок на боевой взвод, так что легкое нажатие должно было вызвать выстрел, рядовой Сиринг почувствовал беспокойство. Оно, однако же, не имело ничего общего со страхом: будучи храбрым солдатом, он не раз видел ружья с такой точки зрения, - как, впрочем, и пушки. Сиринг вспомнил с некоторым даже удовольствием случай во время штурма Миссионерского Кряжа. Тогда ему вдруг показалось, что орудие, у него на глазах ряд за рядом косившее людей картечью, вдруг исчезло: в отверстии амбразуры был виден только блестящий обод. Что это был за обод, он сообразил как раз вовремя, и подался в сторону в ту самую секунду, когда чугунный град снова обрушился на атакующую пехоту.

Солдату не привыкать к наведенному на него жерлу, и к зрачку, горящему ненавистью в прорези прицела. На то он и солдат. Но все же удовольствие это не слишком большое, и рядовой Сиринг отвел глаза в сторону.

Отчаявшись высвободить правую руку, он попробовал левую - тоже безуспешно. Попытался было вырвать голову из держащих ее тисков, невидимых и тем более досадных. Потом взялся вытаскивать ноги, но, напрягая мускулы, сообразил, что если куча придет в движение, винтовка может выстрелить: хоть он и не представлял себе, каким образом она перенесла все происшедшее, но помнил ряд сходных случаев из собственного опыта. Однажды, например, будучи в состоянии некоего рассеяния и ухватив винтовку за ствол, он вышиб прикладом мозги какому-то господину; впоследствии же выяснилось, что его оружие, которым он столь увлеченно размахивал, имело в себе заряд, капсюль и взведенный курок, что, несомненно, воодушевило бы противную сторону к упорнейшему сопротивлению, узнай она о том вовремя. Этот курьезный эпизод солдатской юности Сиринга неизменно вызывал у него улыбку, но сейчас ему было не до смеха. Снова бросив взгляд на срез ствола, он почувствовал, что тот как будто бы стал ближе.

Теперь он стал смотреть на далекие верхушки деревьев. Прежде ему не приходилось обращать внимание ни на их ажурную легкость, ни на глубокую синеву неба: если листва несколько разбавляла ее своею зеленью, то в зените она прямо-таки доходила до черноты. "Жарковато мне будет, - подумал он, когда солнце поднимется повыше. Интересно, где тут у нас север?"

Те немногие тени, которые были ему видны, убедили его, что он лежит лицом как раз на север. Значит, по крайней мере солнце не будет бить в глаза, да и кроме того север - это там, где жена и дети.

- Однако! - произнес он вслух, - они-то здесь при чем?

Закрыв глаза, он подумал: "Раз самому мне отсюда не выбраться, не лучше ли вздремнуть. Мятежники ушли, и кто-нибудь из наших непременно забредет сюда на фуражировку. Тогда меня и найдут".

Но заснуть ему не пришлось. Мало-помалу он ощутил боль во лбу, тупую боль, сперва почти незаметную, но досаждавшую ему все более и более. Он открыл глаза - и боль исчезла, закрыл - вернулась снова. "Сатана", - сказал он невпопад, и снова стал смотреть в небо. До него доносилось пение птиц, металлический голос жаворонка, будто звон дрожащего клинка. ( Он погрузился в сладкие воспоминания детства, играл, как некогда, с братом и сестрою, носился с криком по полям, вспугивая затаившихся жаворонков, входил в дальний сумрачный лес, робкими шагами по едва заметной тропе приближался к Завороженным скалам, и стоял в нерешительности перед таинственной и страшной Мертвецкой пещерой, слушая удары собственного сердца. Прежде он не замечал металлического ободка вокруг ее зловещего отверстия. Тут все исчезло, и он снова очутился один на один со своей винтовкой. Но теперь она уже не приближалась к нему, а, наоборот, уходила куда-то в бесконечную даль и смотрела оттуда еще более грозно. Сиринг закричал и, услышав вдруг в собственном крике ноту страха, солгал самому себе: "Надо ведь подать голос, а то, глядишь, меня и вправду не найдут".