Генрих Маринычев - Баба-Яга. [СИ]

И хоть говорят: тише едешь — дальше будешь, но в отношении строительства все выходит как раз наоборот. И сколько Ник Никыч ни ругался, ни бился и ни бесился, он так ничего и не добился.

И рад бы бизнесмен все бросить, чтобы оставшиеся деньки сберечь, да гордость не позволяет. Уж очень красиво расписал он друзьям-дельцам барыши от своей задумки. Хвастал как и своей идеей, так и своей хваткой и дальнейшими перспективами. Ведь коттеджный городок был только началом его творческих планов.

Да вот вышло по-другому. А признаваться в этом перед коллегами стыдно.

— Тетка Прасковья! — громко позвал светловолосый и веснушчатый мальчонка, подкатив на велосипеде к одиноко стоящему домику на сваях. Он не любил забираться так далеко в лесную глушь, но уж больно зол был сегодня дядька председатель.

Бабка вышла на веранду через мгновенье, как будто ждала гостя.

— Чего орешь, белобрысый? — грозно вопросила она, хотя глаза лучились добротой.

— Председатель зовет! — весело отозвался тот. — Говорит, «пусть эта бабенция срочно кидает свою «фазенду» и мчит ко мне».

— А хоть объяснил, чего надо-то?

— Не. Пьяный он. Ругается только. Говорит, приведи старуху, а не то шею намылю!

— Ладно, езжай. Я за тобой, тока лесапед найду, — ответила старушка и стала искать своего «железного коня».

Через полчаса отшельница была на месте. Секретарша сказала, что председатель у себя, и Прасковья Евлампиева проследовала по коридору к знакомой двери.

Даже не дойдя до кабинета, Прасковья почувствовала смрадный алкогольный дух. Внутри же ей открылось совершенно печальное зрелище. Вокруг уснувшего за столом председателя стояла батарея непозволительно дорогих бутылок и столь же роскошной закуски, принесенных явно кем-то чужим: в деревенском магазине таких деликатесов отродясь не бывало.

Прасковья деловито прошлась по комнате. Открыла нараспашку окно, оставила приоткрытой дверь, дабы лесной воздух сквозняком вынес отсюда иноземную заразу. Пустые бутылки с чудными названиями «Хенесси», «Блек Лэйбл» смахнула со стола в корзину, а остатки еды отнесла в пошарпанный временем холодильник «Днепр».

И принялась расталкивать уснувшего председателя.

— Горе-богатырь: пьян с вина на алтын, — проворчала она, почувствовав, что он зашевелился.

— А без поливки и капуста сохнет, — пробурчал председатель, не поднимая головы.

— Че, залил за галстук и дрыхнешь? — фыркнула бабуля.

— Да я ж только чуток, — начал было оправдываться он, с трудом откидываясь на стуле, не решаясь разлепить сонные глаза.

— Ага. Выпил одну, выпил две, а третью не помню где. Вставай, срам господний. Чего звал-то?

Мужик открыл глаза не сразу. Но после того как все-таки опознал гостью, его лицо перекосилось отчаянной гримасой, и, наведя на старушку указательный палец-сосиску, он угрюмо заявил:

— Ты! Это ты во всем виновата!

Он не уточнил, в чем именно, но старушка поняла и делано возмутилась.

— Я? О чем это ты? Знать не знаю, ничего не ведаю.

Но председатель, казалось, не слышал ее.

— Приходил ко мне это бизнесмен. Еды всякой принес, пойла. «Я к вам, с открытой душой пришел», — заявляет. Плакался. Говорил, все пошло наперекосяк. Почему — не знает. Дело не идет, деньги сквозь пальцы текут. Хочет свернуть строительство, да не может. Пред друзьями стыдно. Жене, говорит, новую тачку с прибылей обещал. Нам вот денег обещал, когда дело пойдет. А дела нет, стройка стоит.

Председатель обхватил руками голову, которая, казалось, едва держалась на могучей красной шее.

— Это ты нас без денег оставила, — снова прохрипел мужик пьяно. — А строить он все одно не бросит. Он это, принц… принц, принц… ципиальный. Вот. Хана твоему старому лесу. Вот так тебе, Баба-Яга старая! Вот приду к тебе домой и всех твоих заспиртованных гадов та сушеную траву выкину…

Теперь старушка не слушала его. Ее личико нахмурилось — она энергично обдумывала сказанное.

— Жена, говоришь? — вопросила она. — Машину хотела?

— Угу. Жаловался за жену. Даже фотографию ее показывал…

Но старушке было не до этого.

— А где живет этот мужик, знаешь? — строго спросила она.

— А тебе зачем? — вопросила красная рожа. Помедлив минуту, председатель стал вспоминать.

— Милая!

Надменная девица, в дорогом платье и с заморской собачонкой на руках, недоуменно уставилась на посмевшего отвлечь ее человека. Им оказалась какая-то старушка. Деревня деревней, что по манерам, что по одежде. Синенький платочек на голове, простое ситцевое платье на худощавой фигурке. На ногах то ли сандалии, то ли еще что-то из фасона эпохи мамонтов. Девушка захлопнула дверцу красного «феррари» и сухо бросила через плечо:

— Милостыню не подаю.

— Так я не брать пришла, а тебе совет дать.

Молодая недоуменно обернулась. Присмотрелась. Да, старушка на нищенку не похожа, хоть и простое все на ней, но чистенькое. Руки и волосы ухоженные, а взгляд… именно этот взгляд живых карих глаз и отмел всякое желание дальнейшего препирательства.

— Садись, милочка. — Старушенция ладонью хлопнула по другой стороне лавочки, на которой сидела, поджидая возвращения женщины домой. Молодуха подчинилась и с любопытством стала ждать продолжения.

— Милок твой, милая, знаешь где?

— Где-где? На работе, конечно. Деньгу зарабатывает.

— Уверена? — старушка хитренько так усмехнулась.

— А тебе откуда известно? — враз ощерилась молодуха.

— Так живу я там, где твой муж работает, — пояснила добрая старушенция. Собеседница кивнула: что ж, бывает и такое.

— Он тебе машину, знаю, обещал. И отпуск на море. Верно? — допытывалась бабка, показывая, что она осведомлена более некуда.

— Обещал, — не стала отрицать очевидного та.

— Только вот не будет у тебя ничего. И машины, ни отпуска, — печально изрекла Прасковья.

— Это почему ж? — хищно встрепенулась молодая.

— Так вот — проект его худой задумкой оказался. Он деньги теряет. И каждый день все больше и больше.

Молодая насторожилась и настороженно протянула:.

— А чего же он тогда продолжает работать?

— А кто ж их, мужиков, знает. А ты сама что думаешь? — ехидненько так поинтересовалась бабулька.

И девица вмиг напридумывала себе сотню ответов. Все ее страхи и опасения, напрасные и нет, вмиг встали перед ней непроходимой стеной. Бабка выпустила из бутылки разъяренного джинна.

— Ну, этот кобелина у меня получит, — сурово заявила молодая, но Прасковья хитро подмигнула.

— Зачем? Лучшее наше оружие — любовь да ласка. Верни его себе не криком, а женскими умениями, — лукаво улыбнулась старушка. — Мы, женщины, своими чарами многого от мужиков добиться можем. А ты у нас эвон какая чаровница. Вся в соках, вся в цвету. Ты, Валентина, ежели захочешь, на такое способна!..