Вадим Шарапов - Доля ангелов

Но он помнил многое. Помнил дробный веселый стук каблучков по вечной чугунной лестнице, которую десятилетия только отполировали до блеска, не стерев ни единой ступеньки. Помнил шумные споры «физиков и лириков», смелые эксперименты в аудиториях и студенческие бесшабашные гулянки.

Помнил кровь и боль полевого госпиталя, который сделали в нем во время войны. После этого Старик перестал видеть сны, в которых веселились гимназисты и пели студенты. Все сны смыло страшное госпитальное время. С тех пор он посуровел, говорил очень редко и только по делу. Водил дружбу только со стоящей рядом Церковью, у каменной ограды которой двумя рядами вечно сидели нищие. Другие корпуса Церковь недолюбливали, потому что она очень любила назидательно учить их жизни и неодобрительно покачивала куполами в ответ на каждую, даже самую невинную шутку.

- Вот пусть Старик с ней и водится, - как-то запальчиво пожал каменными плечами Юрфак, отчего одно из красивых стекол его фасада даже пошло трещинами. - Они уж точно два сапога пара, оба такие древние, да столько вообще не живут! Им-то есть о чем поговорить... Консерваторы.

Ввернув умное слово, Юрфак нахохлился и замолчал.

- Гордыня тебя обуяла, - тут же отозвалась Церковь.

- Кто бы говорил, - пробормотал стоящий неподалеку, невоздержанный на язык Истфак. Этот корпус был совсем молодым, лет пятнадцати от роду, и как и положено самому скептическому и вольному из факультетов, порой позволял себе ляпнуть что-нибудь этакое. - Опиум для народа...

- Не ссорьтесь, - привычно уронил Главный.

Но какие бы споры не возникали, а каждый вечер все корпуса - кто степенно, кто нетерпеливо - желали друг другу доброй ночи. «Доброй ночи, коллеги», - суховато летело со стороны Матфака. «Счастливых снов! - радостно бросал Исторический, подмигивая островерхими крышами. - Эй ты там, бросай свою биологию и спи!» «Храни вас Господь», - отзывалась Церковь, поблескивая в сумерках крестами, ловящими последние закатные лучи. «Чао, братцы!» - легкомысленно вступал в разговор даже Физкультурный, который все прочие корпуса считали ужасно глупым и неотесанным, неспособным поддержать самую простую беседу.

»Покойной ночи», - старомодно завершал обмен пожеланиями Старик. И все затихало.

На минутку.

Потому что была еще и Библиотека.

Ох уж эта Библиотека...

Однажды, с десяток лет назад, Главный корпус проснулся ранним утром и очень удивился. Привычный остов полуразрушенного дома напротив, через улицу, оказался затянут паутиной строительных лесов. Там копошились рабочие, и слышалось звяканье инструментов.

- Надо же, пробормотал Главный корпус. Его удивление разбудило совсем еще юный Истфак, который тут же принялся озираться по сторонам.

- Ого! А это что такое? - звонко удивился тот.

- Поживем - увидим, - глубокомысленно ответил Главный. Спрятанный за его спиной Административный насмешливо промолчал и только улыбнулся щербатой каменной ступенькой крыльца. Это было так необычно, что Главный, уже собиравшийся выдать какое-нибудь мудрое, подходящее к случаю изречение, недоуменно поперхнулся и замолчал. Впрочем, Старик тоже не сказал ни слова.

А развалины постепенно преображались, росли, в них появились светлые окна, которые тут же принялись любопытно всматриваться в соседей. Потом, в один солнечный осенний день леса сняли - и все увидели Библиотеку. Это была совсем свежая Библиотека, похожая на ребенка, который жадно глотает книгу за книгой и изучает мир на ощупь. Тем более, что книг у ребенка предостаточно.

Для Главного корпуса Библиотека стала сущей занозой. Она задавала сотни вопросов. Она тут же подружилась с истфаком, который стал опекать ее, как младшую сестренку, еще не умеющую заплетать косички. Она весело здоровалась с брюзгой Биофаком, который, на удивление, отвечал ей вполне добродушно. Она сумела расшевелить даже Старика, который - о чудо! - иногда отвечал на ее вопросы, ухмыляясь своей ступенькой.

Только Матфак настороженно отмалчивался в ответ на все попытки Библиотеки поговорить. Ну, а Главный... Главный навсегда обиделся на Библиотеку за то, что она однажды весело поправила его, когда он неточно процитировал какого-то древнего философа. Впрочем, виду он не подавал, вот еще.

Библиотека вечно о чем-то мечтала и поэтому частенько отвечала невпопад. Вот и вечерами, когда все корпуса уже пожелали друг другу доброй ночи и погружались в сонное молчание, внезапно начинали позванивать провода и чистый голосок громко желал:

- Всем хороших снов, засони!

- Тьфу ты! - вздрагивал Матфак, - да что за глупая шутка!

- Ну, ты и тормозишь, - хихикал Физкультурный.

- Сестренка, у меня все голуби проснулись, - говорил Истфак, приоткрывая глаза окон.

- Кхм, - укоризненно изрекал Главный, но это Библиотеку совершенно не смущало.

- Вы такие скучные! - весело говорила она. - Не-ет, в самом деле, я от вас улечу!

- Только не снова, - вздыхал Матфак и отворачивался. - Как же она надоела со своими выдумками...

Дело в том, что Библиотека мечтала улететь. Ну и что с того, что обычные городские здания не летают? По мнению юной Библиотеки, ничего невозможного для того, кто очень сильно хочет, нет. А она хотела очень сильно. Хотела улететь, и не куда-нибудь, а далеко-далеко, на Балканы. Когда она в самый первый раз сказала об этом вслух, наступило молчание.

- На Балканы? - переспросил Главный. - Позволь, но почему?

- Да потому что взбрела в голову блажь, - саркастически отозвался Математический корпус.

- Балканы-ы, - протянул Юрфак. - Бюджетненько. Лучше уж на Мальдивы.

Но Юрфак по-другому и не мог, это понятно.

- Потому что у меня там прадедушка. Вот почему! - звонко объявила Библиотека. Поперхнулся даже обычно поддерживающий ее Истфак.

- Прадедушка? - растерянно переспросил он. - В смысле, прадед-Библиотека? Или Библиотек, раз он...

Да, - гордо отозвалась Библиотека, - я знаю, что он меня очень ждет, мне это приснилось! И однажды я просто улечу к нему и буду стоять на площади рядом. А на горизонте будут горы, потому что Балканы...

- Все понятно, - презрительно подытожил Матфак, - ни о какой логике речи тут, разумеется, нет.

Он замолчал, и на этом разговор прекратился. Только Церковь еще что-то прошептала о «во многих знаниях многие печали». Да стоящий чуть поодаль корпус Сельхозинститута попытался вступиться - мол, чего набросились все на одну? Но кто ж его будет слушать, чужака...

Библиотека слушала, как засыпают другие корпуса и мечтала. Она твердо знала, что сон, который ей снился чуть ли не каждую ночь - чистая правда. В этом сне она видела город - чистый, открытый всем морским ветрам (да-да, город стоял на море!), со старинными улочками, где асфальт еще не сменил булыжную мостовую. В этом городе жили улыбчивые люди, вечерами в парках и на площадях загорались фонари в чугунных завитушках, и голуби ворковали на карнизе под старыми часами.