Дмитрий Колодан - Время Бармаглота

Фиона услышала, как полисмен подошел к двери, как он, шумно дыша, топчется перед глазком. Наконец щелкнул отпираемый замок.

— Отбой тревоги, — донесся голос констебля. — Это…

В то же мгновение раздался глухой удар и следом — тонкий визг. Он тянулся и тянулся, безо всякой передышки. Фиона зажала уши ладонями. Человек не может так кричать… Визг оборвался на самой высокой ноте.

Младший констебль попятился, поднимая пистолет. Фиона не видела, что происходит в прихожей, но ей с лихвой хватило выражения лица полисмена.

Дальнейшее произошло слишком быстро, чтобы Фиона успела что-то разглядеть. Мелькнула смазанная тень, вдоль стены и навстречу полисмену. Сверкнула яркая, как солнечный блик, металлическая вспышка… Констебль выстрелил, но почему-то в сторону туалетного столика. Брызнули осколки разбитого зеркала. А потом все замерло, и Фиона увидела Плотника.

Он был высок, выше любого человека, худой и бледный. Лицо походило на восковую маску. На тонких губах застыла легкая полуулыбка — пустая и ничего не значащая. Пустыми были и глаза. По клеенчатому переднику текла свежая кровь.

— Какая жалость, — Плотник поднял скальпель, смотря, как на лезвии собирается тяжелая темно-красная капля. Полисмен у его ног хрипел и корчился. Кровь за считанные секунды залила пол.

— Не бойся, — сказал Плотник. — Я не желаю тебе зла… Будет больно, но это пройдет.

Он перешагнул через тело констебля. Ботинки скрипнули. Комната закружилась. Фиона почти чувствовала на шее холодные пальцы.

— Так будет лучше для всех, — сказал Плотник.

В тот же момент констебль вцепился ему в ногу. Плотник споткнулся. По бледному лицу скользнуло брезгливое раздражение. Он дернул ногой, освобождаясь от хватки.

Фиону словно ударило током. Наваждение спало, и она закричала что было мочи. Не думая, что делает, Фиона бросилась к окну и прыгнула.

Удар был сильный. Защелка не выдержала, громко хлопнула рама. Фиона вылетела на улицу и, перекувырнувшись в воздухе, упала на сырую траву газона. Пошатываясь, Фиона поднялась на ноги. Боли она не чувствовала. Только дикий ужас и жжение в горле.

В окне молчаливой статуей застыла фигура Плотника. Он не пытался ее догнать, просто стоял и смотрел. Плотник улыбнулся и отсалютовал ей скальпелем. Багряно-красным в лучах солнца.

Девушка бросилась прочь. В ушах стоял звон, Фиона задыхалась и ждала, что за спиной раздастся громкий скрип ботинок. Но все, что она могла, — это бежать. Фиона знала лишь одного человека, который мог ее защитить. Во что бы ни стало она должна была найти Джека.

Скрестив ноги, Человек-Устрица сидит на полу в пустой комнате. В данном случае, «пустая» означает, что в ней ничего нет — ни мебели, ни других вещей. Голые бетонные стены, темно-серые от влаги, и голый бетонный пол. Однако говорить об абсолютной пустоте будет некорректно. Стены, пол… У абсолютной пустоты нет границ. Абсолютная пустота — это как раз то, о чем думает Человек-Устрица.

Человек-Устрица не помнит, сколько он так сидит — несколько дней или пару секунд. Время давно потеряло значение, и Человек-Устрица не видит смысла за ним следить. Абсолютная пустота тем и примечательна, что в ней нет ничего. Даже времени.

В руках Человек-Устрица держит лист белой бумаги. В какой-то момент он его замечает, берет за края и складывает пополам.

Пальцы движутся быстро — складка горой, складка долиной, двойной перегиб… Бумага пропитывается влагой. Если не поспешить, скоро она размокнет и будет ни на что не годна. У Человека-Устрицы нет права на ошибку — одно неверное движение, и все потеряно. Поэтому он и не делает ошибок. Каждый шаг, каждое движение, каждый ход партии — все рассчитано и выверено.

Из пустого листа на свет рождается птица — белоснежный журавлик с тонкими острыми крыльями. Человеку-Устрице нравятся птицы. Птицы — это создания, стремящиеся к абсолютной пустоте. Он представляет себе идеальный мир, мир созданный для птиц. Там нет ничего, одно небо. Бесконечная, сияющая, голубая пустота. В идеальном мире нет даже облаков.

Птиц легко противопоставить рыбам, в мире рыб нет пустого места. Люди застряли посередине. Впрочем, у Человека-Устрицы есть шанс это исправить. И он как никогда близок к цели.

Бумажный журавлик взлетает под потолок и шлепается на пол. Тяжелые, размокшие крылья бессильно повисают. Пустая комната — не идеальный мир.

Если б Человек-Устрица мог стать птицей, он бы выбрал чайку.

Бумажный кораблик скользил по черной воде. Без парусов, мотора и весел, повинуясь неведомым подводным течениям. В глубинах Библиотеки царил мягкий полумрак. Желтоватый свет лился отовсюду. Словно светилось само небо — если туманная дымка над головой имела отношение к настоящему небу. Ни солнца, ни луны, ни облаков, ни птиц… Куда ни глянь, из воды поднимались книжные шкафы, каждый размером с небоскреб. Волны, поднятые корабликом, бились о потертые корешки.

Джек не видел, что это за книги — когда они проплывали вплотную к шкафам, глазам открывались лишь бесконечные ряды толстых фолиантов в переплетах из темно-коричневой кожи. На корешках уцелели позолоченные кусочки букв. Конечно, можно протянуть руку и взять любую книгу, но Джек боялся нарушить хрупкое равновесие. Книжные шкафы повалятся один за другим, точно костяшки гигантского домино, поднимая фонтаны брызг и огромные волны. Библиотечный апокалипсис во всей красе.

Джек устроился на корме, поджав колени к груди. Борта лодки выгибались — бумага была немногим толще газетной. В то же время кораблик с легкостью нес двух пассажиров. В мире Джека он бы давно размок, развалился и затонул. Но здесь простых законов физики недостаточно. Куда важнее была идея предмета.

Полковник Ван Белл дремал на носу лодки. Он уснул, едва кораблик отчалил, и сейчас лишь дергал головой и тихо бормотал.

— Здравствуй, Джил, — диктофон зажужжал, начиная новое письмо. — Помнишь, я обещал тебе, что буду писать не чаще раза в неделю? Прости, но я опять нарушил обещание. Очень трудно не писать тебе… Я понимаю, тебе тоже тяжело. Получать эти послания и не иметь возможности на них ответить, не знать когда мы увидимся снова. Увидимся ли? Это как письма с того света…

Джек зачерпнул воды за бортом и плеснул в лицо. Она была теплая, с привкусом типографской краски.

— Смешно, но наверняка тысячи человек хотели бы оказаться на моем месте. Другой мир, все новое… Интересно, понимают ли они, чего хотят? Здесь страшно одиноко. Представь, что ты вынуждена жить в другой стране. Японии, например. Вроде вокруг такие же люди, может чуточку другие. Но с каждым днем различий становится больше. Ты изучаешь страну, пробуешь в ней обжиться, пока не понимаешь — все бессмысленно. Можно попытаться стать ее частью, можно притвориться, что это получилось… Или убедить себя, что все сложилось лучшим образом. Но это не правда. И тут хуже чем в Японии… Там есть вещи на которые можно опереться. Даже если кажется, что все японцы на одно лицо, можно быть уверенным, что это — разные люди. А не один и тот же человек… Здесь опереться не на что.