Виктор Шепило - Ночь на площади искусств

— Так кто же вы такой? — не оставлял он своих попыток добиться вразумительного ответа.

— Там написано, — издевательски, с улыбкой, повторил нарядный блондин.

— Гм… Вы не Феликс Мендельсон, не Вильям Шекспир… Других фамилий в нотах нет.

— Может, мне удастся прояснить картину? — вмешался Ткаллер.

— Не стоит, — остановил его майор, — Мы как-нибудь сами. Время терпит.

— Мы его теряем. Очень жаль.

— Не стоит, господин Ткаллер, — снова повторил майор, — Дойдет черед и до вас.

Кувайцев с любопытством вслушивался в диалог гостей, что так таинственно возникли из партитур и еще более таинственно исчезли вместе с ними. Однако вмешиваться в разговор переплетчику не хотелось. Авось разберутся и без него.

И щелчок! Щелчок из-под стола! Матвей отличил бы его от всех других подобных звуков — так открывался замок его родного саквояжа. Нашлись партитуры, может, найдутся инструменты и другие вещи? «Нет, все-таки хорошо, что полиция прибыла, — думал Матвей, — но пока меня не спрашивают, вряд ли стоит вступать в объяснения».

— Итак, ноты, — Майор провел рукой по бархатному переплету, — Если вы не Мендельсон и не Шекспир, то, стало быть… вы… Стало быть…

— Совершенно верно, — подхватил и согласился уставший гость, — Я — Свадебный марш. Как вы догадливы!

Майор вскинул голову, высоко подняв подбородок, и замер в тревожной стойке, будто ирландский сеттер на охоте. Наконец он вышел из оцепенения:

— Значит, вы утверждаете…

— И не только утверждаю, — перебил Свадебный марш, — а на своем утверждении настаиваю.

Майор смотрел то на обложку партитуры, то на щеголеватого блондина во фраке винного цвета и кипенно-белом жабо. Бальные туфли на высоких каблуках… И этот цветок в лацкане…

— А что? Действительно, похож. Очень похож. Неужели это правда?

— Это больше чем правда, господин майор, — высказался сосед Свадебного, — Это подлинная действительность.

Майор перевел взгляд на этого второго: брюнет в черном глухом одеянии.

— А вы тоже марш? Только, наверное, марш расторжения браков?

— В какой-то мере, — с достоинством ответил брюнет и, щелкнув под столом замком, извлек свою партитуру. В черном бархате.

Майор принял партитуру, но не спешил ее открывать. Взгляд Ризенкампфа столкнулся с глазами мрачного брюнета — они были не выпуклыми и не впалыми, но глядели как бы из глубин черепа, из каких-то Марракотовых бездн. Майор усилием воли отвел глаза и наконец открыл партитуру.

— Что такое? Траурный марш Фридерика Шопена?

Клара подошла к майору, бесцеремонно взяла ноты, перелистала.

— Алекс, теперь я поняла.

Ризенкампф отобрал у Клары партитуру.

— Прошу супругов занять указанное место! — почти закричал он. И крик этот был таким неуместным, таким натужным, что, очевидно, майор сам почувствовал это и уже спокойнее добавил: — И впредь прошу не забываться.

Майор уселся в кресло и начал рассуждать вслух:

— Я, конечно, удивлен и весьма польщен вниманием таких необычных гостей. Разумеется, мы и раньше слышали, что все существующее в этом подлунном мире живет своей загадочной для человека жизнью. Деревья, камни, травы, автомобили, шкафы… Правда, считалось это догадками гималайских гуру или фантазиями ненормальных. Они утверждали, что мы, так называемые нормальные люди, не способны понять и почувствовать многого, ибо ограничены только одним измерением. Теперь же, если верить глазам и ушам, мы получили такую возможность. Сказочники нас подготовили, и некто всемогущий решил, что мы уже созрели для новых отношений. Что ж, век живи и век удивляйся. Я лично на полицейской службе удивляюсь каждый день.

— Вы, майор, счастливый человек, — заметил Траурный марш, — И власть, и тайные знания в ваших руках.

— Да, — согласился майор, — Власти у меня даже больше, чем думается окружающим. Особенно сегодня. А вот со знаниями сложнее. Случалось ошибаться.

— Каждый человек в жизни, говорят, проходит одну дорогу, — вставил Свадебный марш, — У полицейских их, наверное, больше?

— Дорог хватает. Но сколько бы дорог ни было, а жизнь — свечка. Обязательно сгорит. Бывает, с обоих концов. Не так ли? — обратился майор к Траурному маршу.

— Не жизнь сгорает, отмирает плоть, — значительно произнес Траурный.

— И только?

— И только.

Что-то мешало майору подсмеиваться над этими занятными чудаками. Помимо воли он ощущал их воздействие на себе, но объяснить его причины не мог.

— Ладно, — отрубил Ризенкампф решительно, — С собой я еще кое-как разберусь. Но меня интересует и по долгу службы, и так, для общего развития, есть ли в вашем партитурно-музыкальном мире вещи? То есть движимое и недвижимое имущество?

— В общем-то, есть, — ответил Свадебный марш, — Но мы вполне можем без него обходиться.

— Да, — согласился со Свадебным Траурный.

— Прекрасно, — сжал губы майор, — Тогда объясните мне великодушно, если вы действительно музыкальные явления, зачем у вас этот музейного образца саквояж с инструментами для взлома?

Майор вытащил из-под стола саквояж и начал доставать из него переплетные инструменты. Матвей, долгое время стоявший в стороне в напряженном ожидании, вдруг побледнел, подпрыгнул, будто его больно ущипнули, и в два прыжка оказался у стола. Вся комната заплясала перед его глазами.

— Боже мой! Вот же они, мои вещи! Нашлись, господин Ткаллер! И ножницы, и тесьма, и рельефный валик для позолоты. И летник! Вот радость, вот сюрприз! — суетливо надевал на себя Матвей вновь обретенное театральное сокровище. Переплетные приспособления он пытался рассовать по карманам.

— Момент, момент! — остановил Матвея майор, снимая с него летник, — Я еще не знаю, чей это чемодан, чьи вещи!

— Все привозное! Все мое! — не давал себя раздевать Кувайцев.

— Это нужно доказать.

— Как же! Через три границы провез и теперь доказывать? Вот эмблемы московские на саквояже: собор Василия Блаженного, «Рабочий и колхозница», Останкинская телебашня. Изготовлены в кооперативном ателье. Там и приклепали. Что еще нужно? Господин Ткаллер может подтвердить.

Ткаллер охотно подтвердил, что саквояж и вещи являются собственностью русского переплетчика.

— А каким же образом все оказалось у этих нотных знаков? — указал на Марши майор.

— Дак… это…

— Вы были знакомы?

— То есть сегодня ночью познакомились.

— А вы, господин Ткаллер?

— Впервые вижу. Но кое-что слышал от господина Кувайцева из России.

— Ага. Так они все же из России, — расцвел улыбкой Ризенкампф, — Вы вместе приехали?

Матвей и Марши переглянулись.

— Сюда смотреть! — рявкнул Ризенкампф, — Сюда! На пальчик!

Он раскачивал полицейским пальцем перед глазами допрашиваемых, словно припадочный психиатр перед тихим безумцем.