Олег Постнов - Страх

Дверь (два замка) открыла девушка — стройная, тёмно-русая, в парадном вечернем платье. За ее спиной рисовалась — небрежным угольным росчерком — огромная прихожая, освященная лишь краем света, выпадавшего в проем невидимой мне с порога двери. Коротко и точно, почти сухо я объяснил причину своего визита и принес необходимые извинения, сказав несколько слов из тех, что всегда должны быть наготове в таких случаях. На красивом лице девушки явилась задумчивость: она сощурила слегка глаза. Пауза, впрочем, не была ничуть в тягость, а, скорее, походила на спокойное и разумное желание человека понять и взвесить все обстоятельства в создавшемся вдруг положении. Она кивнула мне.

— Вот что, — сказала она затем. — У меня гости. (Я уже и прежде различил за ее спиной гомон голосов). Однако, мне кажется, вам будет приятно примкнуть к ним. За столом мы как раз обсудим вашу историю с книгой. Проходите.

Она слегка улыбнулась мне и отступила, впуская в прихожую. Ее уверенность, и особенно тон, тоже спокойный и размеренный, не давали оснований для спора. Я вошел, радуясь, что догадался надеть костюм и галстук. Она подождала меня, так же все улыбаясь, у гардероба и затем провела в гостиную, парадно убранную, с круглым столом посреди. За ним сидели, как мне показалось, всё мои ровесники, несколько девушек и молодых людей. Я, впрочем, никого не успел рассмотреть. Все смолкли при моем появлении и повернули головы.

— Знакомьтесь, — негромко, но внятно в этой тишине произнесла Тоня, вставая из-за стола (о Боже! Сколько раз со мной повторят этот глупый трюк?!!). — Вот мой детский муж.

— Ведьма! — крикнул бедный Хома Брут. Я ничего не крикнул. И не ответил. А вместо того чтоб поклониться (оваций, впрочем, не было), просто прильнул к косяку двери.

Она так и сказала: детский. Любопытные могут справиться в известной новелле Тёпфера о характере моих чувств в этот миг. Я тотчас уяснил и то, что взрослый муж — он на деле был лишь слегка старше меня — присутствовал тут же. Широко улыбаясь, он приподнялся и протянул мне руку. Он был черняв, хорошо сложён и с той бойкой манерой двигаться и улыбаться, которая мне была знакома по моему отцу. Я поэтому вовсе не удивился, узнав минуту спустя, что он был дипломатом. Кроме того, я облегченно вздохнул, сразу разглядев, что, по крайней мере, это не он продал мне Тоню год назад в том проулке. Правда, на одну короткую секунду мне представилось, что я как раз попал на их свадебный пир: они были явно во главе стола. Все, однако же, и тут разъяснилось: женаты они были давно, даже, кажется, уже много лет, а теперь куда-то собрались ехать — я не понял толком, куда; возможно, в командировку. Читатель легко представит (а я, так и быть, не буду лишний раз подгонять его скромное воображение) весь тот кавардак чувств, который я вдруг испытал. Меня меж тем усадили за стол; Настя — давешняя девушка, хозяйка квартиры и подружка Тони — принялась меня не в шутку потчевать салатами и жарким, запеченным на южный лад, с фруктами.

— Это удивительно, — сказала она с прежним спокойствием, оглядывая меня. — То, что вы пришли так кстати и так случайно.

Я не стал говорить ей, что сделал крюк, дабы избегнуть всякого рода случаев, в особенности таких. Компания, что собралась за столом, как я вскоре определил, состояла главным образом из приятелей Тониного мужа; на меня они перестали обращать внимание, увлеченные чередой тостов и той болтовней, которая хороша среди своих, но не понятна чужому, и я, тем самым, имел возможность перевести дух. На Тоню я не смотрел. Мне кажется, и она после первого демарша — торжественного объявления вслух моего статуса — вовсе притихла и поскучнела. Наоборот, Настя казалась очень оживленой.

— Вы в самом деле не знали раньше обо мне? — спросила она меня.

— Разумеется, нет, — сказал я. — Откуда?

— Впрочем, да, верно, — она кивнула головой и на особый лад свела брови. — Я тоже о вас не слыхала. Тоня скрытница. Но в конце концов вы здесь, это главное.

Я пожал плечами. Настя мне нравилась, и я видел (столичный Дон Гуан), что нравлюсь ей. Мне вдруг почудилось, что это даже пикантно: приволокнуться за подружкой Тони у нее на глазах, коль скоро уже меня выставили здесь в сомнительном свете, пусть даже этот свет был не вовсе во власти Тони, его виновницы.

— Это действительно дело случая, — сказал я. — Вы можете убедиться. Взгляните на книгу, что я принес. Она должна быть из вашей библиотеки.

— В самом деле, — кивнула Настя. — Она при вас?

Я подал ей Гёльдерлина.

— Нет, не помню, — сказала она задумчиво, полистав страницы и разглядев корешок. У нее снова явилась в лице эта милая черточка спокойствия и расчета. — Книгу мог сдать отец; но он теперь в отъезде. Вы говорите, что правка профессионала? Отец инженер, ему вряд ли что-нибудь известно. Вот дед моей матери…

— Он филолог?

— Был. Он погиб в войну. Однако немецкий он знал в совершенстве и мог сделать такую правку. У меня даже где-то есть его бумаги, после можно будет сличить. Да, кстати: вы знаете ли, что внук Я.Г. живет в Киеве? Я знакома с ним. Вот хорошая мысль! Мы просто позвоним ему и всё узнаем.

Я засмеялся.

— Вы, Настя, так близко к сердцу приняли эту историю, — сказал я.

— Что ж, ведь вы не поленились ехать из-за нее ко мне.

— Да, это правда, — сказал я и добавил несколько тише: — О чем вовсе не сожалею.

Это уже был ход, сделанный неспроста.

— Разумеется, — сказала Настя, окинув быстрым взглядом стол. — Я думаю, здесь обойдутся без нас минут десять.

— Вы в самом деле хотите звонить? — спросил я удивленно. Мистерия внуков и их дедов опять, с новой стороны, готова была, казалось, начаться вдруг.

— Там увидим, — сказала она, подымаясь. — Покамест я просто покажу вам другие наши книги. Идем?

И вновь ее тон не оставил места для раздумий. Я глянул на Тоню. Но она, улыбаясь, смотрела к себе в тарелку, куда кто-то, галантно изогнувшись, подкладывал новую снедь. Я уже сам был приятно сыт и согрет вином. Я кивнул и последовал за Настей.

Опять-таки (уже теперь): не жалею об этом. Она привела меня в кабинет, квадратный, в два света, хотя северное окно было плотно забрано шторой. Зато ангел западного, двойного, сквозь призрачный тюль на миг показал нам Печерск, как в сполохе молний в последнем закатном луче — развалы туч тотчас стерли его. Настя зажгла настольную круглую лампу, и я с изумлением огляделся. Может быть (так кажется мне теперь), это и было то, что я всю жизнь искал. Впрочем, не будем преувеличивать первых чувств — ни тогда, ни сейчас, здесь. Здесь, на горе, я, может быть, просто радуюсь приятному воспоминанию, предвосхищая итог.

Кабинет был… не найду слов. Главное в нем было то, что он действительно был. Существуют предчувствия, или предпочтения, симпатии, — о которых мы знаем лишь очень смутно; такова мгновенная любовь, в которую не веришь сам. Но напрасны потом любые потуги ума: сумма черт не равна их смыслу. И я вряд ли добился бы результата, просто перечислив порядок предметов или оценив их вид в тот вечер в этой дивной комнате. Тут было несколько стенных шкафов, и пара выцветших ковриков между ними, и толстый ковер на полу с умопомрачительным узором, похожим на фундамент столь изощренного храма, с которым не сладит никакая архитектура. Огромный стол с этажеркой, увенчанной крупным парусником из тех, что продавала Ассоль и покупал Гарвей, и ваза на подоконнике с одним высохшим цветком, и кресло очень древней постройки с резными подлокотниками, и — настоящая редкость — тоже резной, дорожный сундук — все это занимало остаток места. Единственная кровать, широкая, как тахта, хотя и с изножьем, стояла странно: в углу, у стены, однако ж была придвинута к краю еще одного книжного шкафа, до которого никак нельзя было добраться, не встав коленями на нее. А между тем именно в нем — я сразу разглядел — были нужные мне книги: их, верно, читали перед сном. Во всех прочих размещалась техника, атласы, словари и, кажется, астрономия: ее оправдывал исподволь поставленный на платяной шкап телескоп.