Андрей Арев - Мотя

Голос Ятыргина гремел, заглушая шум комбината, и Моте вдруг показалось, что она это где–то видела, вот эти сотни робко и зачарованно горящих глаз — ближе, бандерлоги, я сыграю вам на своей волшебной дудочке. Мы в город изумрудный идем дорогой трудной…

— Славно, — сказала она. — Это все очень интересно. А вы нам чем–нибудь поможете?

Ятыргин замолчал и задумался.

— Хорошо, — проговорил он. — Лишь бы вы не пожалели об этом. А пока располагайтесь, отдыхайте, вас покормят, а завтра утром поговорим.

Он махнул рукой мальчику проводнику, и тот поманил гостей за собой. Ятыргин уже потерял к ним интерес и отдавал какие–то распоряжения построившимся возле него павликам — те быстро и бесшумно исчезали за дверями цеха, торопясь выполнить поручения.

Проводник–павлик привел ребят в железную комнату, впрочем, почти все помещения на комбинате были железными: стальные стены, стальные потолки, стальной пол из покрытого тире и точками сварочных швов листа, либо просто набранный из металлических прутьев.

— Располагайтесь, — он кивнул на стоящие вдоль стены топчаны, — скоро будет обед.

Мотя открыла было рот, но павлик уже исчез за дверью, и буквально тут же появился, выставил на железный стол три белые эмалированные кружки — «эсэсовки» с обмотанными асбестовым шнуром ручками и чугунный чайник.

— Связь вот, — он показал на стеклянную трубку, торчащую над столом из потолка, и громоздкий металлический аппарат, к которому была прикручена желтая табличка «Дар Советского Союза», — пневмопочта и телефон.

— Удобства там, — павлик ткнул пальцем в единственную в комнате деревянную дверь, с замазанным краской окошечком, — отдыхайте. Обед принесу сюда.

И снова исчез.

— пропела Нюра, — не угнаться за ним. Что тут у нас?

Она приподняла крышку чайника и вдохнула пар: — Уфимская чаеразвесочная, со слоном. Неплохо.

Нюра разлила чай по кружкам, взяла свою, сбросила на пол ботинки и, усевшись на топчане по–турецки, достала книгу и начала читать, прихлебывая мелкими глотками чай. Мотя и Кока тоже расположились на кроватях, развешав верхнюю одежду на вешалку.

Вскоре в дверь постучали, и в комнату вошли павлики с подносами, на которых лежали ложки, стояли тарелки из нержавейки — в глубоких был борщ, в мелких — перловка с тушеным выменем; еще была плетеная пластмассовая тарелка с хлебом, и кастрюлька с квашеными зелеными помидорами. Пионеры поели и снова расселись по топчанам.

Было слышно, как павлики за стеной пели:

Нюра читала. Мотя и Кока болтали.

— А скажи–ка, Кокочка, — спросила Мотя, — почему ты сказал, что творец этого мира — Мао? Разве мы не учили в школе, что Ленин создавал программу этого мира вместе с известной фирмой «Акай»; акай по–японски — красный, поэтому слухи о финансировании Ленина Германией — не более чем слухи. А противостояние красных и белых объясняется символикой алхимического Великого Делания, при котором существует стадия, когда вещество переходит от белой стадии альбедо к красной рубедо. Альбедо изображается как беременная девственница, на этой стадии вещество достигает такой степени твёрдости, что никакой огонь не способен повлиять на него. Рубедо — молодой красный король, универсальное зелье, исцеляющее все болезни и отменяющее течение времени. На этом труд алхимика заканчивался. Как же Мао может быть создателем этого мира?

— Какое–то время так и было. Да и то — локально. Китайцы долго жили спокойно и никого не трогали, стеной даже отгородились. А потом начались Опиумные войны, и китайцы сильно обиделись. И решили создать дивный новый мир, только из сои. Так что, на ободе нынешнего земного диска написано made in China.

— То есть, ты хочешь сказать — мы сейчас на диске живем? — ехидно сощурилась Мотя.

— А не знаю, — покусывая спичку, ответил Кока, — я думаю, никто не знает. То ли китайцы нас переселили куда–то, а сами на Земле живут, то ли здесь все подменяют на соевое. Посмотри, что в мире–то творится, давно такого бардака не было, согласись. Кто–то о чем–то догадывается, немцы вот про полую землю, профессор Фоменко про историю Китая, но всей правды никто не знает. Нас они не трогали долгое время, а потом началась вот эта чехарда после Брежнева. Посмотри графики урожайности сои, сразу все поймешь. И нас еще то спасает, что в нашем правительстве сильное мансийское шаманское лобби, с северными шаманами китайцы пока ничего сделать не могут.

— Это ты про кого?

— Ну как же, их еще Черненко привел, у него же мама тофаларка была. Потом Ельцын — из свердловских манси, при нем вторая волна пришла. Ну и Собянин, из Тюмени.

— А Путин?

— Ну да, с Путиным они нас поимели, конечно. Он же тулбо.

— Кокочка, ты мне на пальцах объясняй, я вот этого всего не понимаю.

— Некоторые тибетские ламы умеют переносить свои галлюцинации во внешний мир, делая их доступными для зрения и слуха других людей. Эти фантомы называются тулбо. Он тоже фантом. Посмотри картины кватроченто — он там много раз появляется. Да и не только там.

— А как ты это понял? Ну, что он тулбо?

— А помнишь, «Лада Гранта» появилась? Пробег еще был, Москва—Владивосток?

— Ага, и что?

— А потом, когда санкции против нас начались, решили на азиатский рынок выходить, и выпустили автомобиль «Лада—Гханта», специально для Индии и буддистских стран. Гханта — это такой бронзовый ритуальный колокольчик с ручкой в форме ваджры, используемый во многих индуистских и буддистских ритуалах, один из священных символов женского начала. Звон этого колокольчика провозглашает звук пустоты. И когда устроили пробег Москва—Дели на этой «Гханте», я и понял. Ну не может человек столько ехать без остановок.

— А может быть, он не один был? Может, там несколько путиных было?

— Ты еще скажи, что «Лад» много было, — захихикал Кока, — она одна была, потому что тоже тулбо. А вот Медведев — тот да, его много. Китайцы отрабатывают на нем модель «президент — пчелиный рой». Его клонировали из А. С. Медведева, правого эсера, председателя Временного правительства Дальнего Востока в 1920, большого либерала, сторонника свободного предпринимательства и торговли, а заместителем у него, представь, был сам Лазо. В медведевской республике даже деньги свои были.

— Ого! Лазо…, — с уважением произнесла Мотя.

— Да. А клоны недолговечны, и их, медведевых, штампуют каждый квартал, для разных регионов, кого–то для Европы, кого–то для Азии. Я слышал, один даже с саратовским акцентом есть. Поэтому кажется, что он везде. Как пчелиный рой.