Анастасия Вербицкая - Элегия

Она смотрела ему в лицо прямо, дерзко, словно бросая вызов. Он удивлённо раскрыл красивые глаза, и губы его задёргало чуть заметной судорогой волнения.

— Выше? Например?

— Ах! Да что об этом говорить! Вы, всё равно, со мной не согласитесь…

Она шумно встала и прошлась по комнате.

— Гм… Вы прежде так не выражались…

— Это чего? Об искусстве-то? Не приходилось, Николай Модестович… Мы, ведь, с вами вообще «умных» разговоров никогда не водили. Вы мастер от них отделываться, — нервно усмехнулась она, но улыбка тотчас сбежала с её губ. — Но я никогда не думала иначе… И, конечно, теперь не изменю своих взглядов. Поздно! Я уже не молоденькая…

«Дурит… — решил Васильев, успокаиваясь. — Однако, я вижу, ни одна баба от блажи не застрахована».

Видя, что хозяйка не обращает на него внимания, Васильев сам подлил себе кипятку в остывший чай, подвинул к себе корзину с зандкухенами, втянул их вкусный запах и с удовольствием принялся за чай.

На рояле Анна Николаевна увидала футляр со скрипкой и остановилась. Взгляд её смягчился.

— Вы привезли с собой что-нибудь? — через комнату спросила она, не оборачиваясь.

— Да, — забормотал он с полным ртом. — Там… в кармане шубы… прелестная вещица… Не хотите ли разобрать? Я готовлю её к будущему концерту.

— Нет… Потом, потом… Когда уберут со стола, и мы останемся вдвоём… без помехи…

Она опять нервно заходила по комнате, вытягивая пальцы. Он следил за ней глазами.

— Анна Николаевна, почему вы нынче не в духе?

Она не отвечала… Казалось, она и не слышала, поглощённая борьбой, которая шла в её душе.

Когда она проходила мимо, Васильев опять окликнул её и пододвинул ей стул.

— Присядьте, Анна Николаевна… Я, ведь, не для того сюда тащился, на ночь глядя, чтобы приятно помолчать. Мне говорить с вами нужно по душе.

«Начинается… Я это предчувствовала»…

Она заметно побледнела, но покорно подошла и тихо опустилась на стул.

Васильев тщательно вытер салфеткой свои яркие губы, стряхнул с бороды крошки и, с блеском насытившегося, удовлетворённого чувства в глазах, подвинулся к хозяйке и взял её руку.

— Постойте… Ну, зачем же вы руку выдёргиваете? Сидите смирно, вот так… И слушайте… Я очень скучаю, дорогая Анна Николаевна. Жизнь в номерах положительно опостылела мне. Напрасно думают, что эта цыганщина по душе артисту. Меня всё это угнетает… Надо нанять квартиру, обзавестись хозяйством сызнова и… Вы слушаете меня, Анна Николаевна?

— Да, продолжайте…

— И ввести в дом хозяйку… Жениться надо…

Он стиснул крепко её руку и заглянул ей в глаза. Она отвернулась, но лицо её как бы застыло.

— Ну что ж! С Богом!

— Вы одобряете?

— Конечно…

Она сказала это бесстрастно с виду, и надо было иметь очень музыкальное ухо, чтоб уловить горечь в её тоне.

У него было музыкальное ухо.

— Видите ли, Анна Николаевна… Мы, артисты, вообще недолговечны. Но губят нас не столько труды, расшатывающие нервную систему, и все эти волнения, сопряжённые с появлением на сцене и эстраде, перед судом публики (между нами говоря, порядочной дуры), сколько ненормальный образ жизни, отсутствие оседлости, колеи и… все эти эксцессы… Толпа воображает, что всевозможные кутежи и оргии необходимы нам как воздух. Вздор! Они только разрушают здоровье и губят талант. Нам, артистам (он чуть-чуть не обмолвился «великим людям»), положительно так же необходимо жениться, как и простым смертным.

Он помолчал, выжидая, какое впечатление произведёт его речь. Но Анна Николаевна даже глаз не подняла, и рука её всё так же бесстрастно лежала в его тёплой ладони.

— Теперь перейдём к частностям. Я человек, как вы знаете, обеспеченный. Моего заработка хватит на то, чтобы содержать жену прилично. Приданого я не ищу… Оно как-то лучше, видите ли, чтоб муж не зависел от жены…

— А ещё лучше, конечно, чтоб жена всем была обязана мужу? — резко подхватила Анна Николаевна и на этот раз отняла свою руку.

Он прямо поглядел ей в глаза, с упорным выражением человека, не привыкшего идти на компромиссы.

— Да, так лучше… Потом, я не возьму молодой девушки, лет двадцати. У них ветер в голове. Мне нужна серьёзная особа, которой я могу вверить моё счастье и не раскаяться в выборе. Все эти ссоры, бури, сомнения в чувстве вредят и здоровью и работе. Мне нужно глубокое чувство…

— И глубокое знание кулинарного искусства…

— И это, конечно… Это даже обязательно, — подчеркнул он, не смущаясь её едким тоном. — Жена должна быть хозяйкой. Я признаю, как видите, разделение труда. Весь дом остаётся на руках жены, когда муж уходит на заработок. Мы, мужья, особенно мужья-артисты, не должны спускаться до будничных сторон жизни. Это женское дело… Настоящий женский вопрос, — пошутил он. — А научиться всему можно. Была бы охота.

И он выразительно посмотрел ей в глаза.

— Далее: моя жена должна быть музыкальна…

Она вдруг закрыла лицо руками и истерически захохотала.

— Что с вами?

— Ничего… ничего… Ха!.. Ха!.. Ха!

Она на мгновение открыла лицо, и ему показалось, что глаза её влажны.

— Продолжайте… Это так любопытно! Ха!.. Ха!.. Ха!

— Но я не понимаю, право… — начал Васильев, видимо оскорблённый этою неуместною весёлостью.

— Совсем по рецепту: столько-то гран того-то, столько-то другого… А главное — с таким апломбом… Ха!.. Ха!.. Ха!

Смех её сорвался разом.

Васильев пристально поглядел в её как бы потухшие глаза, и ему стало жаль её. Ревнует, бедняжечка!.. Не подозревает, чем кончит он своё признание.

— Вас, стало быть, удивляет моя рассудительность? Но, ведь, брак, Анна Николаевна, дело нешуточное… Вы позволите закурить?.. Я, видите ли-с, всё обдумал. Правда, многие женятся, очертя голову, в чаду увлечения. И каются потом всю жизнь. Темперамент, что ли, у меня спокойный, не знаю… Но на такую слепую страсть я неспособен.

— Счастливец! — со страстной горечью вырвалось у неё.

— Я женюсь сознательно. Со своей стороны, я приношу избранной мною девушке имя, которое, надеюсь, будет знаменитым; несомненно обеспеченное положение, нерастраченные силы тела и души… Сердце, наконец, готовое привязаться прочно… Надеюсь, не мало? (Он с наслаждением затянулся.) Смею думать, что мне позволительно заявлять мои требования?

— Дальше… — нервно торопила Анна Николаевна, опять принимаясь за бахрому скатерти.

— Я продолжаю… Знаете ли, Анна Николаевна, кто чаще всего губит наших великих людей? Наших артистов? Их жёны… Да, это так… Эти дюжинные натуры не умеют ценить счастья, которое им выпадает на долю. Они не разделяют стремлений своих мужей, не понимают их потребностей… Ну, словом, не умеют подняться до них… Я в такую ошибку не впаду.