Фрэнсис Гарт - Фидлтаунская история

К концу дня небо нахмурилось и поднялся резкий, леденящий ветер. С наступлением темноты пошел слабый снег. Миссис Старботтл была по-прежнему спокойна и полна надежды. Когда Джек перекатил ее кресло от окна к камину, она объяснила ему, что, поскольку идут последние дни полугодия, Кэрри, видимо, днем загружена занятиями и может уйти только вечером. Она почти весь вечер просидела у камина, расчесывая свои шелковистые волосы и по мере сил прихорашиваясь перед предстоящим визитом.

— Не дай бог, девочка еще испугается, Джек, — извиняющимся голосом и с искрой былого кокетства сказала она.

К десяти часам Джек настолько устал от напряжения, что обрадовался, когда слуга доложил, что внизу его ждет доктор, который хочет с ним поговорить. Войдя в мрачную, плохо освещенную гостиную, он увидел у камина закутанную женскую фигуру. Решив, что произошла какая-то ошибка, он хотел уже было повернуться и выйти, когда знакомый голос, оставивший у него самые приятные воспоминания, произнес:

— Вы не ошиблись — я и есть доктор.

Незнакомка отбросила капюшон, открыв взору Принса блестящие черные волосы и смелые черные глаза Кэт Ван Корлир.

— Не задавайте вопросов. Я — доктор, и вот мой рецепт, — сказала она, указывая на всхлипывающую Кэрри, испуганно съежившуюся в углу. — Лекарство надо принять немедленно.

— Значит, миссис Третерик разрешила?

— Дождешься от нее — если я не ошибаюсь в чувствах этой достойной дамы, — вызывающе бросила Кэт.

— Как же вы тогда ушли? — серьезным голосом спросил Джек.

— Через окно.

Оставив Кэрри в объятиях ее мачехи, мистер Принс вернулся в гостиную.

— Ну и как? — спросила Кэт.

— Она останется ночевать — вы, надеюсь, тоже.

— Так как мне двадцатого не исполняется восемнадцать лет и я не становлюсь сама себе хозяйкой и так как у меня нет больной мачехи, то я не останусь.

— Тогда разрешите проводить вас и благополучно водворить в окно.

Час спустя, когда мистер Принс вернулся, выполнив свою миссию, Кэрри сидела на скамеечке у ног миссис Старботтл. Ее голова лежала на коленях мачехи: вдоволь наплакавшись, она уснула. Миссис Старботтл приложила палец к губам:

— Я же говорила, что она придет. Благослови тебя бог, Джек, и спокойной ночи.

На следующее утро к мистеру Принсу явились негодующая миссис Третерик, огорченный директор института преподобный Эйзе Краммер и сияющий респектабельностью мистер Джоэль Робинсон-старший. Встреча протекала весьма бурно и завершилась требованием немедленно вернуть Кэрри.

— Мы ни в коем случае не намерены мириться с этим вмешательством, — заявила миссис Третерик, модно одетая дама с невыразительным лицом. — До истечения срока нашего соглашения осталось еще несколько дней, и при создавшемся положении мы не считаем себя вправе освободить миссис Старботтл от налагаемых им обязательств.

— До окончания полугодия мы требуем от мисс Третерик безусловного соблюдения дисциплины и правил института, — вторил ей доктор Краммер.

— Вся эта затея имеет целью лишь повредить мисс Третерик и скомпрометировать ее в глазах общества, — добавил мистер Робинсон.

Напрасно мистер Принс говорил им, что здоровье миссис Старботтл быстро ухудшается, что она ничего не знала о задуманном Кэрри побеге, что девушкой, несомненно, руководили вполне естественные и простительные побуждения и что и он и миссис Старботтл готовы согласиться с ее решением, каково бы оно ни было. В конце концов он заявил тоном, исполненным необычайного спокойствия, хотя лицо его гневно вспыхнуло, а в глазах появился угрожающий блеск:

— И еще. В качестве душеприказчика покойного мистера Третерика я должен уведомить вас об одном обстоятельстве, которое дает мне полное основание отказываться от выполнения ваших требований. Через несколько месяцев после смерти мистера Третерика его слуга китаец сообщил нам, что он оставил завещание, которое и было обнаружено среди его бумаг. Ввиду того, что завещанное состояние — в основном земельная собственность, которая в то время почти ничего не стоила, — оценивалось в слишком незначительную сумму, душеприказчики мистера Третерика не стали вводить наследников во владение или даже доказывать законность завещания и вообще как-нибудь заявлять о его существовании. Однако за последние два-три года стоимость завещанной земли неизмеримо возросла. Условия завещания весьма просты и не могут быть оспорены. Все состояние мистера Третерика должно быть поделено поровну между Кэрри и ее мачехой при обязательном условии, что миссис Старботтл будет назначена ее опекуншей, возьмет на себя заботу о ее образовании и во всех остальных отношениях будет выступать in loco parentis [1] В качестве родителей (лат.). .

— Во сколько оценивается состояние? — осведомился мистер Робинсон.

— Точно сказать не могу, но примерно около полумиллиона долларов, — ответил мистер Принс.

— В таком случае, как друг мисс Третерик, я должен признать ее поведение не только благородным, но и вполне разумным, — заявил мистер Робинсон.

— Я не считаю себя вправе оспаривать волю покойного мужа или как-либо препятствовать ее выполнению, — добавила миссис Третерик, и на этом интервью закончилось.

Когда Джек сообщил эту новость миссис Старботтл, она прижала его руку к лихорадочно горящим губам.

— Мое счастье и без того безмерно, Джек, но скажи: почему ты держал это в тайне от нее?

Джек улыбнулся и ничего не ответил.

В течение следующей недели все юридические формальности были выполнены, и Кэрри возвратилась под крыло своей мачехи. По просьбе миссис Старботтл, Джек приобрел небольшой домик на окраине города, где они и поселились в ожидании весны и выздоровления миссис Старботтл. Однако весна в тот год запаздывала, а здоровье миссис Старботтл не улучшалось.

Но, переполненная счастьем, она не проявляла нетерпения. Ей нравилось наблюдать, как на деревьях за окном набухают почки — для жительницы Калифорнии это было непривычное зрелище, — и расспрашивать Кэрри, как называются эти деревья и когда они полностью распустятся. Она загадывала уже на это лето, которое почему-то упорно не наступало, долгие прогулки с Кэрри в тени деревьев, чьи серые прозрачные шеренги виднелись на вершине холма. Она даже собиралась написать о них стихи и само желание их писать считала свидетельством возвращающегося здоровья; у Кэрри или Джека, кажется, до сих пор сохранилась написанная ею песенка, такая радостная, немудрящая и чистая, точно ее навеял щебет малиновки за окном — как оно, возможно, и было на самом деле.

И вдруг небеса послали им такой мягкий день, исполненный такой удивительной нежности, мечтательной красоты и трепетания невидимых крыл, такой полноты пробуждающейся и радостной жизни, не подвластной ни человеку, ни закону, что домочадцы сочли возможным вынести миссис Старботтл в садик и положить ее в ярких лучах солнца, которое, подобно венчальному факелу, озаряло ликующие окна и двери домов. Там она и лежала на кушетке в благостной умиротворенности.