Светлана Куликова - Рояль в горах

Последнее студенческое лето Чистов задумал провести на Енисее. Прочитал в журнале «Советский художник» очерк о необыкновенной красоте тех мест и загорелся идеей сделать к диплому серию сибирских пейзажей. В компанию к нему попросилась Полева, и Дима согласился. Не испытывая к Лене ответного влечения, он ценил её лёгкий покладистый характер и неназойливое дружелюбное внимание. За Полевой, разумеется, потянулся Зорин. Махнули в Сибирь втроём.

Дима рассчитывал остановиться в красноярской гостинице, но Лена предложила ехать дальше.

– Мне проводница в поезде рассказала: недалеко от одной деревни есть старый монастырь, а рядом с ним особенное место. Если там на полную луну загадать заветное желание, оно обязательно сбудется.

– Зачем забираться в глухомань ради каких-то суеверий? – возмутился Дима. – Здесь есть всё, что нам надо: гостиница, магазин, столовка… И пейзажи вокруг – самое то! А там где жить?

Но Лену, как всегда, поддержал Игорь:

– Так ведь монастырь же. Каждому – по келье. Будем, как монахи, чередовать труд с молитвами и питаться акридами. Поехали!

Дима удивился: откуда Зорин знает, как жили монахи и что это за акриды такие, но подчинился большинству.

Полтора часа они тряслись в прицепе трактора по ухабистой лесной дороге.

– У меня кишки с мозгами перемешались, – ворчал Чистов.

– Потерпи, – утешала Лена, – зато мы побываем в таких волшебных местах, каких нигде больше нет…

Тракторист высадил их у монастырских развалин, когда в небе уже начали перемигиваться первые звёзды, и покатил дальше к хутору за озером.

Вопреки ожиданиям, в монастыре не сохранилось ни одного пригодного для жилья помещения. Останки разрушенного свода как рёбра дохлого динозавра нависали над руинами, поросшими мхом, пробитыми тонкими стволами каких-то особо жизнестойких деревцев.

Разложили спальники среди камней, поели предусмотрительно закупленных на вокзале хлеба и килек в томате и легли спать. Но уснуть не удалось – ночью резко похолодало. Пришлось достать из рюкзаков все тёплые вещи.

Развели маленький, экономный костерок из собранного вблизи мусора – никому не хотелось идти за хворостом в кромешную темноту. Холодная, чёрная, она казалось живой. Словно кто-то огромный сразу со всех сторон разглядывал их из густой тьмы, ожидая повода явить незваным гостям свою мощь. С неба яростно пялила циклопическое око идеально круглая Луна.

– Полнолуние… – Лена зябко спрятала пальцы в рукава толстого свитера и прижалась к Диме плечом. – У тебя есть мечта?

Чистов задумался.

– У меня есть, – отозвался Зорин, стуча зубами. – А что, вслух надо загадывать?

– Конечно. И чем громче, тем лучше, чтобы на Луне слышно было, – засмеялась Лена.

– Ладно. Значит так, – Игорь встал, запрокинул голову и крикнул в сложенные рупором ладони. – Я хочу дожить до утра, потом позавтракать, потом поспать, потом пообедать…

– …потом опять поспать, – весело подхватила Лена. – Игорь, остановись, а то всю жизнь будешь только есть да спать и умрёшь от скуки. Дим, а ты?

– А ты? – отозвался Чистов хмуро. Он сто раз пожалел, что поддался стадному чувству и не остался в Красноярске. В гостинице тепло, буфет, чай горячий…

– Я первая спросила… Будешь загадывать?

Дима взглянул на Луну и вздрогнул. Стало тревожно, неуютно на душе, словно попался на экзамене неудачный билет – надо идти отвечать, а в голове пусто. Он вспомнил несложившиеся отношения с живописью; бесплодные попытки превратить добросовестное исполнение в живое искусство… Глупость, конечно, детская игра, но… Неизвестно, что там, в Космосе… Или кто…

– Хочу стать настоящим большим художником, – буркнул он нехотя и улёгся на спину, глядя на ювелирно сверкающие звёзды.

Лена грустно вздохнула:

– Ладно. Теперь я, – она молитвенно сложила ладони и обратилась к небу. – Дорогая Луна, я хочу выйти замуж за любимого человека, жить в доме на берегу озера и пусть…

– …пусть она полюбит меня, дорогая Луна! – дурашливо завопил Игорь, опускаясь на колени и вздевая обе руки к ночному светилу.

– Прекрати театр, не мешай! – возмутилась Лена. – Ты своё слово сказал. Быть тебе по жизни сытым и выспавшимся.

– Не самое плохое состояние, если сбудется, конечно. – Игорь натянул на голову капюшон куртки и сел поближе к костру. – Только сказки это, народное творчество. На самом деле всё вокруг элементарная физика…

До рассвета начитанный Зорин развлекал друзей рассказами о материальных причинах таинственных природных явлений. И до того доразвлекал, что, когда к ним из утреннего тумана вышла высокая пожилая женщина в чёрном, Лена истошно завизжала.

Женщина засмеялась, замахала руками:

– Тихо, тихо, не бойтесь, петух уж прокричал, всю нечисть разогнал, а я живая. Варвара Кузьминишна я, вон с той деревни, за бугром…

Она расспросила, кто такие, зачем пожаловали, предложила:

– Вот что, ребятки, лучше вам разобраться по избам. У нас, случается, ночами и в июне подмораживат. Замёрзнете, не дай господи. А хозяйки вас и накормят, и обогреют, а вы им по хозяйству поможете. Молодых-то в деревне пошти што нет, одни старики. Но кажно лето каки-нидь умники приезжают. Кто песни собират, кто монастырь изучат, а попутно нашим бабкам подсобляют. Чтоб всех вас разом в одну избу пристроить – такого места нету, а по одному найдём куда.

Игоря Варвара Кузьминична отвела к себе и вручила ему ведро:

– Вон тама колодезь, а здеся самовар. Неси воду да ставь чай. Иззябся, вижу.

– Ага, сбывается желание, – насмешливо прошептала Лена и показала Игорю язык.

– А тебя, – повернулась к ней хозяйка, – я попрошу одной бабушке помочь. У той уж сил нет даже самой в бане помыться, ты, девонька, её и попаришь.

Игорь остался в доме, а Лена и Дима пошли за Варварой Кузьминичной. Полеву она устроила к одинокой древней старухе в доме по соседству, а Чистова повела на окраину:

– К Вале и Толе в летник определю.

«Дед с бабкой, наверное», – подумал Дима.

И ошибся.

На крыльцо вышла женщина лет двадцати пяти в коротком модном сарафане, по-деревенски повязанная платком. Под платком угадывались высоко уложенные волосы.

– Вот, Валечка, – ласково протянула Варвара Кузьминична. – Этот вьюнош – студент-художник. Возьмёшь на постой?

Тонкая длинноногая женщина стояла в проёме двери, как в раме. На бледном лице глаза синие, взгляд серьёзный. Внешность неброская. Но Дима вдруг почувствовал, что ему хочется разглядывать Валю и даже погладить её гладкую, матовую как яичко и такого же плавного абриса щёку. В хрупком, нежном и вместе с тем независимом облике женщины было нечто, несообразное с этим холодным диким краем. «Словно лебедь в проруби, – восхитился Дима. – Не успела улететь…» Он представил Валю на полотне: призрачно-белая обнажённая фигура модильяневской вытянутости. Только ведь не станет она позировать. Вон, какая… строгая.