Эрих Мария Ремарк - Возлюби ближнего своего

– Лучше покажи разрешение работать, – ответил мужчина и вытаращился на Керна.

– Оно у меня в отеле.

– Можно сходить и в отель. Но не лучше ли считать флакон с духами подарком, как ты думаешь?

– Пусть так. – Керн повернулся к выходу.

– Да возьмите же бутерброд, – сказала женщина с той же приветливой улыбкой.

– Благодарю, он мне не нужен.

Керн открыл дверь.

– Ишь ты какой! Ко всему он еще и неблагодарный!

Керн захлопнул за собой дверь и быстро побежал вниз.

Он не слышал громкого хохота на четвертом этаже.

– Вот так здорово, Антон! – задыхалась женщина. – Видал, как понесся! Точно в штанах у него полно пчел. Еще быстрее, чем старый еврей, который заходил сегодня днем. Тот, наверное, решил, что ты капитан полиции – не меньше, уже видел себя за решеткой!

Антон самодовольно усмехнулся.

– Так уж устроено на свете: люди боятся любой формы! Даже если это всего-навсего форма почтальона. Что ж, тем лучше для нас! Эмигранты неплохо помогают нам, верно? – он облапил грудь жены.

– А духи и впрямь хороши, – она прижалась к нему. – Лучше, чем вежеталь этого старого еврея.

Антон самодовольно подтянул брюки.

– Вот и намажься ими сегодня. Тогда у меня в постели будет графиня. Есть еще мясо в кастрюле?

Керн стоял на тротуаре.

– Рабби Израэль Лёв, – произнес он, глядя на кладбище. У него был довольно жалкий вид. – Здорово же я влип из-за вас! Сорок крон! А если считать мыло, то и все сорок три. Двадцать четыре кроны чистого убытка.

Он вернулся в отель.

– Кто-нибудь спрашивал меня? – спросил он портье.

Тот отрицательно покачал головой.

– Никто.

– Наверняка никто?

– Наверняка. Даже президент Чехословакии и тот не спрашивал.

– Его я и не жду, – сказал Керн.

Он поднялся по лестнице. Странно все-таки, что от отца нет никаких известий. Может, он уехал из города. Или схвачен полицией. Керн решил подождать еще несколько дней, а затем снова наведаться на квартиру к госпоже Эковски.

Войдя в свою комнату, он застал там Рабе – мужчину, кричавшего ночью. Тот раздевался.

– Уже ложитесь? – спросил Керн. – Ведь девяти еще нет.

Рабе кивнул.

– Для меня это самое разумное. Посплю до двенадцати. Именно в полночь у меня все и начинается. В это время они обычно приходили за нами в бункер… А потом часа два сижу у окна, принимаю снотворное и ложусь. Получается довольно неплохо.

Он поставил около своей постели стакан с водой.

– Знаете, что меня больше всего успокаивает, когда ночью я сижу у окна? Читаю самому себе стихи. Старые стихи. Учил их еще в школе.

– Стихи? – удивился Керн.

– Да, совсем простенькие. Вот, например, песенка, которой убаюкивают детей:

В полумраке комнаты Рабе, сидевший в одном белье, казался каким-то усталым и добрым привидением. Медленным, монотонным голосом он произносил слова колыбельной, уставив потухшие глаза в ночь, раскинувшуюся за окном.

– Стихи меня успокаивают, – повторил он и улыбнулся. – Не знаю почему, но успокаивают.

– Возможно, – сказал Керн.

– Это звучит просто дико, но стихи меня действительно успокаивают, и на душе становится легче, как будто я снова дома.

Керну стало не по себе, точно его охватил озноб.

– А я никаких стихов наизусть не помню. Все позабыл. Мне кажется, после моих школьных лет прошла целая вечность.

– И я думал, что забыл стихи. А теперь, представьте, начал припоминать.

Керн вежливо кивнул и поднялся. Ему захотелось выйти из комнаты. Тогда Рабе заснет, и не надо будет больше думать о нем.

– Если бы только знать, чем заполнить вечер! – сказал Керн. – Вечер – вот самое проклятое время! Читать мне уже давно нечего. А торчать внизу и в сотый раз повторять, до чего же, мол, было хорошо в Германии и когда же, наконец, там все изменится, – этого я тоже не хочу.

Рабе сел на кровать.

– Пойдите в кино. Лучший способ убить вечер. Правда, потом не помнишь, что видел, но по крайней мере хоть во время сеанса ни о чем не думаешь.

Он снял носки. Керн задумчиво глядел на него.

– Кино, – проговорил он. Вдруг ему пришло в голову пригласить в кино девушку из соседней комнаты.

– Вы знаете постояльцев нашего отеля? – спросил он.

Рабе положил носки на стул и зашевелил пальцами ног.

– Кое-кого знаю. А вам зачем? – Он разглядывал свои ступни, точно никогда их не видел.

– Вот ту, что живет рядом, знаете?

Рабе подумал.

– Там живет старуха Шимановска. До войны она была знаменитой актрисой.

– Я не ее имел в виду.

– Он имеет в виду Рут Холланд, молодую, хорошенькую девушку, – сказал человек в очках – третий обитатель комнаты. Он стоял уже некоторое время в дверях и слышал весь разговор. Его звали Марилл. В прошлом он был депутатом рейхстага. – Не правда ли, Керн? Сознайтесь, что я прав, донжуан вы этакий!

Керн покраснел.

– Странное дело, – продолжал Марилл. – Самые естественные вещи вгоняют человека в краску, а подлость – никогда. Как торговали сегодня, Керн?

– Полная катастрофа. Потерпел убыток наличными.

– Тогда пойдите куда-нибудь и потратьте еще что-нибудь в придачу. Это лучший способ избавиться от излишних психологических комплексов.

– Так я и намерен поступить, – сказал Керн. – Хочу пойти в кино.

– Браво! Судя по вашим осторожным расспросам, предполагаю, что вы намерены сделать это в обществе Рут Холланд.

– Не знаю. Ведь я с ней не знаком.

– Ну и что с того? Большинство людей незнакомо вам, но иной раз приходится завязать новое знакомство. Вперед, Керн. Смелость – лучшее украшение молодости.

– Думаете, она пойдет со мной?

– Конечно, пойдет. В этом одно из преимуществ нашей пакостной эмигрантской жизни. Всякий благодарен, когда в промежутке между приступами страха и скуки его чем-нибудь отвлекают. Итак, долой ложный стыд! Вперед на штурм, да чтобы не тряслись поджилки!

– Пойдите в «Риальто», – сказал Рабе, улегшись в постель. – Там показывают фильм про Марокко. Я пришел к выводу: кинокартина о неведомой, далекой стране – лучшее отвлечение от собственных мыслей.

– Марокко – это, знаете ли, всегда приятно, – заметил Марилл. – И молодым девушкам тоже.

Рабе вздохнул и укутался одеялом.

– Иногда хочется заснуть и не просыпаться десять лет.

– И постареть на десять лет? – спросил Марилл.

Рабе недоверчиво взглянул на него.

– Нет, этого не надо, – сказал он. – Ведь тогда мои дети будут уже взрослыми людьми.

Керн постучался в соседнюю дверь. Послышался чей-то невнятный голос. Он открыл дверь и замер: перед ним стояла старуха Шимановска.