Вилорд Байдов - Саги о варяге

Историей я интересуюсь с детства, когда начал читать серьёзные книги, и одной из первых была историческая повесть о князе Святославе, сыне Ольги и Игоря. Помню, что меня поразил Святослав-мальчик, княжич, который, завидев вражеское войско, бросил сидя на коне, копьё, едва пролетевшее между ушами коня, но этого было достаточно, чтобы началась битва. Я уже тогда стал понимать, что исторические личности были тоже людьми, как и мы. Я старался перевоплотиться в Святослава, сделал себе копье и, сидя на бревне, бросал его намного дальше, чем по той легенде Святослав, но, конечно, ничего вокруг, подобного прочитанному, не происходило. Историческим мальчикам везло больше, и я мечтал перенестись хотя бы оруженосцем в окружение одного из них. Очень скоро я стал читать беллетризованные повествования об археологических открытиях, путешествиях в поисках исчезнувших цивилизаций и т. п. Интерес к истории резко возрос, но одновременно меня захватывала романтика открывавшейся мне жизни неведомых народов прошлого. Многое, как я потом понял, вспоминая детство и юность, дорисовывало моё воображение.

Мне очень рано стало нравиться сопоставлять исторические факты по официально признанным источникам (летописям, хроникам, анналам) с мифологией, фольклором или авторскими историографическими произведениями в зависимости от эпохи или времени. Ко второй группе я относил, например, Библию, греческие мифы и поэмы Гомера, кельтские артуровские легенды (о короле Артуре и рыцарях «Круглого стола»), немецкие «Песни о Нибелунгах», карелофинский эпос «Калевала» русские былины и, конечно же, «Слово о полку Игореве», а также ирландские и норвежские саги, записки путешественников и мемуары. Всё это очень оживляло мой интерес к самим источникам и придавало им требуемый моим воображением цвет и аромат соответствующих времён.

С другой стороны, меня давно занимали вопросы о том, почему у истоков древнего Рима оказалась капитолийская волчица и отразилось ли это на его истории; почему появившиеся в Скандинавии на грани VIII и IX веков викинги сразу (как и Киевская Русь) обладали и вооружением и специфическими морскими (а также речными) судами, на разработку которых должны были бы уйти, отнюдь, не десятилетия проб и ошибок, доработок и на чём-то проверок многими поколениями мореходов, воинов и «десантников»; почему в XII веке центр Руси из Киева переместился скачкообразно (за очень короткое время) во Владимир; почему неведомая никому крепостца Москва за два с половиной века превратилась в центр объединения Руси в сильнейшую в Восточной Европе державу; почему рыцарство Европы, вдохновляемое и поощряемое Католической Церковью, не смогло осуществить свой «дранг нах остен», натолкнувшись дважды на сопротивление молодого удельного князя Александра (Невского), которого и быть-то не должно было после совсем недавнего разгрома Руси Батыем; почему, когда у власти в Московском государстве оказались митрополит Алексий (XIV в.) и патриарх Никон (XVII в.), оно добилось переломных успехов в своём историческом развитии, и, наконец, почему на троне на такое длительное время оказался столь «ненормальный» царь Иван Грозный?

Этот интерес с годами только углублялся, и я продолжал посвящать истории все больше своего свободного от профессиональной деятельности времени… И вот настало время подвести в своей душе некоторые итоги тому периоду в жизни, который начался с прекращения регулярной государственной службы и вообще «хождения на работу». Это время пересмотра ценностей совпало со временем очередной ломки в истории страны и общества и, не в последнюю очередь, было вызвано ею.

Знание истории и совсем недавно пережитые мною в Берлине демонтаж социализма в ГДР и объединение её с ФРГ, сильно облегчили мой личный переход к существованию в новых условиях. Многим моим сверстникам без такой подготовки это далось весьма болезненно.

Так вот, пересматривая ценности, я определял, в частности, и направления траты своих душевных и творческих сил и неожиданно для самого себя из ученого физико-химика, чиновника и дипломата крупного ранга стал поэтом, писателем, а в рамках этой метаморфозы – лириком, идеалистом, романтиком. И мне всё больше кажется, что история для меня – источник и одновременно поле романтического отношения к памяти.

Я понимаю, что история – это огромная часть нашей памяти как народа, как русского народа. Но в ней для меня всегда были важны не столько реалии до последних строк и камней, сколько, если хотите, поступки, на которые наших предков подвигали, конечно же, их чувства и мысли. И если мне удаётся нащупать в действиях тех людей эти самые чувства, мысли и мотивы, созвучные возникающим у меня, то я пишу о том времени как о пережитом мною самим.

При этом оно овеяно для меня настолько глубоким духом романтики, что этого вполне достаточно для питания надежды на возвращение того времени, на способность силой чувств и духа возродить для себя и, может быть, моего ближайшего окружения Русь и Россию в этом самом романтическом ореоле, «возродить» то, чего не было и не могло быть, но что в те времена, я чувствую и даже знаю, могло бы быть и было бы со мной самим. Тем более что, как сказал Л.H. Гумилёв, реальные исторические лица, будучи пропущенными через сознание автора, становятся его персонажами, а значит, я погружаюсь не в реальные исторические ситуации, а в среду моих персонажей, моих героев.

Но что же я ожидаю от них для себя лично, что ищу в своих чувствах и действиях, мысленно ставя себя на их места и в их ситуации? В отличие от некоторых исследователей взаимоотношений прототипа, героя и автора, я не могу сказать, что мною движет при этом стремление к самопознанию. Мне нет необходимости открывать в себе таким способом любовь к моей стране и моему народу. Погружаясь в самые глубины их истории и даже предыстории с моей шкалой ценностей, явно берущей свое начало в нашем XIX веке, я, несмотря на укоренившееся представление о царивших в те исторические времена «варварских» обычаях, нравах и морали, убеждаюсь и тщусь убедить других, что мои герои поступали вполне оправданно с моей точки зрения, т. е. что величие и духовность наших предков заслуживают и сейчас уважения и благодарности потомков.