Баир Жамбалов - Прыжок над Рекой Времени

Но и первый высокотехнологичный век последующего тысячелетия всё с тем, же, смрадом разных мерзостей, вряд ли пример ушедшим временам застыло мрачных эпох.

Но может и вознесёт течение реки-времени к другим берегам за пеленой таинственно неведомых изгибов будущего? То будет ли берег эры милосердия в сиянии светлом?

Возвращение было сродни переходу. Дано ему двадцать лун на весь путь туда и обратно. Как тогда сам Чингисхан определил его несравненно доблестному командиру Джэбе те же двадцать лун на то, чтобы и обогнуть Великой стену, защитную стену империи Алтан-хана. Вот и ему сам Джэбе и определил столько же. Все три заводных коня при себе, которым предоставляет равную долю для отдыха. Те двое, предоставленных на берегах Онона, прошедшие, проскакавшие без устали в обход Великой стены, также стали дороги ему, как и Халзан, которого и знает ещё жеребёнком.

Он придерживался правого берега Селенги. Обходя скалистые холмы, где и лошади, и человеку не пройти, он отдалялся, чтобы затем снова подойти к живописным берегам столь же трепетно прекрасной реки, самой широкой, какую и знали люди степей. Но есть и другие реки, намного шире Селенги, одну из них, он переплывал на Халзане, тогда как два других заводных коня, дружно следовали за ним, ничуть не отставая. То была Жёлтая река, река Хуанхэ, уж такой безмерной ширины, что берег другой и виден едва. Но в долинах Баргуджин-Тукума, Селенга расширилась намного, величаво пронося воды свои в чисто священное море Байкал.

Быстрыми переходами совсем на закате дня он добрался до того места, где Селенга прибавлялась полноводностью ещё одной рекой, что спокойно плавно сливалась с ней с правой стороны, с востока, со стороны восхода. Вот она – родная река! И забилось сердце в волнении трепетном, ибо и успело побывать в далёких краях, о которых когда-то и слыхом не слыхивал, когда совсем юным и погнался за пропавшими лошадьми и канул в просторах необъятных. Но то было тогда, а вот и возвращается ненадолго уже взрослым мужчиной, отцом первенца, ибо жена его приготовилась одарить и вторым. Но и воином закалённым вовращается ненадолго он, обогнувший Великую стену.

Здесь, на этом слиянии он сделает ночёвку, дабы с первыми лучам солнца отправиться совсем в недолгий путь домой. И устремил взгляд на эту реку племени хори. Но был ли свет печали, оставит ли след отзвук тоски затаённой? Но произнёс тихо, с придыханием слегка: «Уда, Уда…»

Наступила ночь. Но никак не заснуть. При полной луне лес сохранял тишину. И две реки, сливаясь, и уносясь вместе ещё величавее в священное море Байкал, сохраняли тишину. Может, и есть у них свой разум, своя интуиция, свой дар предсказания, свой третий глаз, и увидят они, как через плотную завесу времён столетий у слияния двух прекрасных рек раскинется удивительно прекрасный город, воспетый птицами, встречающий рассвет, как песня, которой дорожишь с тех лет, когда и был с тележную ось.

Глубокой ночью заснул.

С первыми лучами восходящего солнца он мчался уже на Халзане, именно на Халзане, который, однако, почуяв берега родной реки, скакал намного веселее, что два заводных коня едва поспевали за ним до самых кустарников частого ивняка, что на левом берегу. Отсюда и открывался величественно прекрасный вид на обе горы, священные горы – Саган-хада и Дяндяжан-хада. Вот слева, на северо-западе, невысокое плато, вдоль которого светлым журчанием впадает в Уду ручей Эрхирик. Вот справа на северо-восток Дабата – долина высоких трав и несравненной алтарганы, долина цветов полевых и несравненных ая-ганга и улаалзай. А дальше горхон, родник кристально чистых вод.

О, ветер возносящий, дарящий запахи родной земли!

Через воды родной Уды переправился быстро, не величественно широкая Жёлтая река империи Поднебесной. Отряхнувшись, кони готовы были дальше, как заметил невдалеке всадника, пасшего небольшое стадо овец. Видать, и направлялся на водопой. Поравнявшись, отвесил поклоном искренне приветливой благосклонностью, встречный всадник оказался почти стариком:

– Сайн-байна.

– Сайн. – раздалось, как и ведётся с давних пор, времён далёких, ушедших за горизонт седьмых колен.

Хотел было разминуться, ибо молчалив был всадник давно ушедшей молодости, не спрашивал ничего. Но вдруг обратил внимание на лук его. То был сложный лук монгольского воина. В родных краях ни у кого не было такого лука, пока сам когда-то юнцом безусым оказался в просторах степей бескрайних далеко к югу от Селенги. И попал в плен «парням длинной воли», всего лишь остаткам на заре новой жизни, когда и есть верховенство великой Ясы. А позже был захвачен и тот парень из племени унгират, родственник жены самого хана ханов. Ох, и куда продали бы. Куда попал бы, если бы не удача самая высокая. Когда на пути разбойников не оказался его спаситель, сам Джэбе – «наконечник копья» самого хана ханов? Потому и воин его тумена с тех пор. Потому и обогнул Великую стену. Но вот старик, откуда у него лук воина? И сам ли воин? Но слишком стар для быстрых переходов.

Но и седой всадник был такого, же, заострённого внимания, прицелив взгляд, опять же, на его лук, в точности такой же, как у него.

– Я вижу, воин ты. Давно не видел…, давно прекратились войны в наших местах, последний бой был там… – кивнул старик, как бы в подтверждение своим словам, в сторону невысокого плато Дамдин-гувэ у ручья Эрхирик.

– Там? Я не знал… – немного с оттенком удивления отвечал он, всё так же вдыхая запахи родной земли, что обдало порывом ветра от долины Дабата. – Но вижу я, и Вы воин?

– Был когда-то…

Наступило некоторое молчание, в ходе которого и окинул ещё раз взглядом почти старика. Ещё крепка рука, да и взор навострён.

– Кто командует в тумене, откуда ты? – вопросом прервал недолгую паузу пожилой некогда воин, которого он никак не мог признать, хотя, и рождён в этих местах.

– Джэбе. – таков и был короткий ответ в ожидании восхищения и никак не более.

– Джэбе?! Я знаю… – всплеск восхищения отразился в словах этих, как точно и ожидал он.

– А кто у Вас командовал? – не преминул спросить в ответ.

– Джучи.

Ответный всплеск восхищения был так же не менее выразителен.

– А не Баяр-Туяа ли тебя зовут? – уж этот вопрос старика и поверг в удивление.

– Да. А откуда Вам знать?

– Про тебя говорил мой командир. Жаргалтэ его звали. Из племени унгират.

– Вы знаете его? – искренне изумился он.

– Я когда-то был воином его десятки.

– Он сотник теперь.

– Я ожидал…

Время располагало. И потому он рассказал кратко с самого начала про его знакомство с парнем из племени унгират, о том, как сам Джэбе вызволил их из плена, в котором они оказались у последних остатков «парней длинной воли», об учёбе на берегах Онона, о самой войне в обеих сторонах от Великой стены. Не то, что похвастался, но поведал и том, что ныне он – десятник, произведя тем самым должное впечатление на воина, убелённого сединой. Некогда старый воин десятки Жаргалтэ так же поведал подробно о битве на невысоком плато Дамдин-гувэ местности Эрхирик, куда и взглянули оба. Пустырь, заросший алтарганой под ушедшим ветром истории. Когда-то и будут там дома, и поселение с таким же именем Эрхирик, как и поселение с именем родной долины, с именем Дабата в намного нижнем истечении реки-времени, о котором не узнать им никогда, никогда в эту эпоху бурного свершения, когда ступает по земле конь Чингисхана.