Владимир Сулаев - Русская история – необычные комментарии

Бояре возражали, что-де опасно без присяги, что и под присягой у выборных было воровство многое, а «без подкрепления веры» воровства будет и того больше. Путем обоюдных уступок пришли к такому решению: выборных к присяге не приводить, согласно с мнением патриарха, но не брать и штрафа с избирателей, против которого, вероятно, были бояре, а взыскивать недоборы «по сыску». Значить, совещания Думы сопровождались прениями. Эти прения, как узнаем из других известий, иногда достигали чрезвычайной живости. Сверх чаяний, на заседаниях Думы порой нарушалась та спокойная и натянутая чинность, которая господствовала при дворе московских государей. Нередко бывали «встречи», возражения государю со стороны его советников.

Об Иване III рассказывали, что он даже любил встречу и жаловал за нее. Из слов Грозного в письме Курбскому видно, что оппозиция в совете его деда доходила до раздражения, до «поносных и укоризненных словес» самому государю.

Расправа с оппозицией.

Сын Ивана III, Василий, не был так сдержан и сам легко раздражался при встрече. Раз, при обсуждении дела о Смоленске, неважный отечеством советник И. Н. Берсень-Беклемишев что-то возразил великому князю. Государь рассердился, обозвал Берсеня «смердом» и выслал его из Думы с глаз долой, положив на него опалу, «отняв у него свои государевы очи», как говорили в старину о государевой немилости.

Говорильня.

Часто обмен мнений переходил в горячий спор, продолжавшийся до тех пор, пока спорившие не приходили к одному решению; говорил свое мнение и государь. Думцы соглашались, или возражали и спорили, пока не приходили к решению, примирявшему всех. Прения в Думе затягивались иногда на очень долгий срок; в 1685 г. целые полгода обсуждался вопрос: мириться ли с поляками против татар, или с татарами против поляков, и к решению учинить мир и союз с Польшей против Крыма пришли только после очень ожесточенных споров. Покончив прения и придя к какому-либо решению, царь и бояре приказывали думным дьякам пометить и тот приговор записать. Тогда думные дьяки писали приговор, начинавшийся словами: «Великий государь, слушав докладной выписки, указал и бояре приговорили».

Разговорчики не по делу.

Чинное течение заседаний думцев нарушалось иногда местническими счетами, когда щекотливому самолюбию какого-либо родовитого думца покажется, что сосед не по праву занял место выше, чем ему следует. В такие споры вмешивались все думцы и горячо обсуждали случай. Ведь так льстило самолюбию припомнить при этом и вслух заявить, что мой-де предок великий князь ярославский, а твой всего только из младших ростовских, да и дед мой службой выше твоего. Когда споры затягивались, отряжали дьяка за «разрядными книгами», спорщики посылали на свои «подворья» за «родословцами», и тогда приходилось оставить все дела и рассудить по всем правилам местничества, кто прав из спорщиков. Если же государь осердится и велит спорщикам молчать, тот, кто считает себя обиженным, скорее под лавку свалится, рискуя подвергнуть себя царской опале, но не сядет ниже того, кто ему, по его мнению, не «в версту».

Вообще, в Думе, посвящали много времени разбору различных случаев местничества, и «пресветлый царский синклит», как любили именовать Думу московские книжники, не чуждался даже собственноручно в лице того или другого из своих членов, расправиться с каким-нибудь «недельным» местником.

Был такой случай: в 1620 г. стольник Чихачов, назначенный стоять рындой в белом платье у царского места при аудиенции чужеземному послу ниже князя Афанасия Шаховского, обиделся, сказался больным и не поехал во дворец. Бояре послали за ним и велели его поставить перед собой. Чихачов предстал перед боярами в Золотой палате больным-разбольным, с костылем, да не одним, а с двумя зараз. Для чего во дворец не приехал? спросили бояре. Лошадь ногу мне сломала третьего дня на государевой охоте в Черкизове! отвечал Чихачов. Больше, чай, отбаливаешься от князя Шаховского? возразил на это думный разрядный дьяк Томило Юдич Луговской. Тогда Чихачев перестал притворяться и заговорил напрямик, что вот-де он бил челом государю и впредь станет бить челом и милости просить, чтобы государь пожаловал, велел дать ему, Чихачову, суд на князя Афанасия, а меньше ему князя Афанасия быть не вместно. Можно тебе быть его меньше! возразили бояре и приговорили бить Чихачова кнутом за бесчестие князя Шаховского. Долго того ждать, бояре! сказал на это дьяк Томило Луговской и, вырвав у Чихачова один костыль, принялся бить неудачливого местника по спине и по ногам. Смотря на это, И. Н. Романов, дядя царя, не утерпел, схватил другой костыль у «больного» и присоединился к дьяку, работая также по спине и ногам Чихачова, причем оба приговаривали: Не поделом бьешь челом, знай свою меру! Побив Чихачова, велели ему стоять рындой в белом платье по прежнему распоряжению, а кнут, разумеется, «оставили».

Реже нарушался ход думских сидений, «величанием» какого-нибудь не в меру зазнавшегося боярина. Переспорят такого гордеца, не остается ему что возражать о деле, он и начнет высчитывать свои заслуги, коря своего спорщика тем, что он и десятой доли того не сделал. Если зайдет такой гордец в своих речах далеко, царь велит ему просто замолчать, а рассердившись очень, вытолкает велеречивого за дверь, как сделал раз царь Алексей Михайлович с боярином Милославским, своим тестем, когда тот вздумал похваляться военными подвигами, которые только собирался совершить, если ему дадут под начало войско.

В 1682 г. князь Хованский, заносчивый и совсем зазнавшийся человек, часто прерывал спокойное течение думных совещаний, не стесняясь присутствием в палате обоих государей; о чем ни приговорят бояре, Хованский против всего возражает с великим шумом, невежеством и возношением, не обращая внимания ни на Уложение, ни на государевы указы; либо примется вычитывать свои службы и поносить своей бранью бояр: никто-де с такой славой и раденьем не служивал, как он, Хованский, и никого среди бояр нет, кто бы ему был в версту, и государство-то все стоить, пока жив он, Хованский, а как его не станет, в Москве будут ходить по колена в крови и не спасется тогда «никакая же плоть».

Но все такого рода случаи были редким исключением в правильном ходе чинных думских занятий. За крепкими стенами московского Кремля, в недоступных глазу и уху простого рядового московского человека палатах царского терема тихо и спокойно шла работа думцев, приводившая в движение весь ход управления Московским государством.

Общий итог.

Мы знаем мало подробностей о ходе дел в Боярской Думе, но большие последствия ее работы явственны всем. Под ее руководством создавался московский государственный строй, добывавший средства и способы отбиваться от бесчисленных внешних врагов, отовсюду оцепивших Московское государство, в Думе создавался и самый порядок направления этих средств на защиту страны и на ее внутреннее устройство. Боярская Дума существовала до самых времен Петра Великого, когда ее значение перешло к Сенату.