Виктор Бычков - Рассвет над Деснянкой

– Что ты этим хочешь сказать, торгашеская твоя душа? – тон хотя и остался покровительственным, но строгости и злости немного поубавилось. – Думаешь, земли панские да винокурню скупил, так ты уже богом местным стал, сейчас учить нас станешь?

– Да-а, тебя научишь, – примирительно заметил Макар Егорович, достал расчёску, принялся причёсывать и без того аккуратно лежащие волосы. – Я тебя уже остерегаться начинаю, не то чтобы учить.

– А и правда, Данилка, – вмешался в разговор Ефим. – Что-то в последнее время я тебя не узнаю: изменился ты, огрубел, что ли? Если смотреть на жизнь так, как ты, то и до петли недалеко.

– Вы что, сговорились меня учить? – опять занервничал Данила, подскочил с досок. – Исусики, ей Богу, Исусики! Да я сам кого хочешь научу, не то что…

– Ну-ну, успокойся, – Ефим хлопнул ладошкой, приглашая Данилу сесть рядом. – Давай послушаем, чего это такие уважаемые в округе люди к нам пожаловали.

Кольцов вернулся на место, гость подошёл ближе, присел на корточки, снова мягкая, приветливая улыбка заиграла на его загорелом, обветренном, морщинистом лице.

И Данила, и Ефим понимали, что не праздное любопытство привело сюда местного богача, землевладельца и собственника винокурни. Слишком разные они, чтобы вот так, запанибратски сидеть и трепать языком. Но Кольцов понимал и другое: каким бы ни был собеседник богатым или грамотным, унизить себя, дать себя затоптать в грязь он тоже не мог и не хотел. Этому противилась его противоречивая натура, он знал себе цену и если не гордился собой, то уж точно не считал себя последним человеком в Вишенках.

Гринь, в отличие от соседа, друга, а теперь и родственника, не обладал той напористостью, обострённым чувством самолюбия, как Данила, но тоже простаком не был. Да, он умел работать и работал не покладая рук. Но он ещё и умел заметить, как распускаются листочки, уловить тонкий, пьянящий аромат цветущих вишен. Да и просто мог остановиться, смотреть с замиранием сердца за закатом или чарующим восходом. Именно в этом находил для себя успокоение, отдых от повседневной крестьянской тягомотины. Потому-то и поддержал гостя, когда тот вслух залюбовался природой, сумев в такое простенькое слово «хорошо-о-о» вложить огромный для Ефима смысл. Они почувствовали друг в друге родственные души, это их и сблизило против Данилы.

И Щербич родился и вырос в соседней деревне Борки, достиг сегодняшнего положения, будучи приказчиком у богатого и состоятельного купца Востротина, разбирался в людях. Ценил в них в первую очередь рабочую, трудовую жилку. Уважал тех, кто не роптал, не жалился на судьбу, а горбатился, как ломовая лошадь, шёл к своему благополучию через тяжкий труд, не искал обходных путей, не лукавил. И работа, тяжкий труд не убили в них умения ценить саму жизнь, радоваться минутному, мгновенному счастью, что не так и часто выпадает на долю крестьянина. Такие люди надёжные, на них можно положиться, доверить сложное ответственное дело. А ему сейчас как никогда нужны надёжные, преданные в первую очередь работе помощники. Он не искал у своих работников любви к себе, как к личности. Нет! Ему было совершенно безразлично, как и кто о нём подумает и что скажет в его адрес. Важно, чтобы этот человек делал порученное ему дело добросовестно, с полной самоотдачей. Именно такими Макар Егорович считал Данилу и Ефима. Потому-то и простил, не заметил того резкого, панибратского отношения к себе Данилы. Бог с ним!

Вот не поленился в такую слякоть сесть верхом на лошадь, приехать из Борков сюда, в Вишенки. Дело требовало. Ещё с осени он обмолвился с Ефимом насчёт работы на винокурне, но конкретного, делового разговора не было. А сейчас время поджимает, тянуть больше нельзя. Тем более, есть большие задумки, а без хороших помощников не осилишь, как не пыжься. На сына Степана, ровесника Ефима и Данилы, надежд никаких. Только и норовит выпить да выпятить грудь по пьяни. Мол, вот мы какие, Щербичи! Бога за бороду ухватили и волтузим! Тьфу! Пустельга, хвастаться нечем. Сколько уже раз кнутом по горбу ему хаживал, от монопольки изгонял, а толку никакого. Сколько позора перетерпел из-за него, окаянного. Однако сын, никуда не денешься, будешь терпеть, холера его бери.

Женить бы, что ли? Уже и невесту подобрал для сына, и красавица, и умница. Дочь белошвейки со Слободы, хорошая будет невестка. Может, остепенится, за ум возьмётся сынок родной около жёнки молодой? Помощником, наконец, станет? А пока надо надеяться на чужих людей.

– Не обижайся, Данила Никитич, – после некоторого молчания начал гость. – Только моя думка такая: умей радоваться жизни. Если сумеешь серёд трудов тяжких, неблагодарных заметить и услышать, как поёт пичужка, как пахнет цветок полевой, какого цвета васильки во ржи, то ты не просто работный человек, но ты ещё и умный! Да-да! И умный! Ты же без красоты в одной работе чисто гробишь себя, загоняешь в могилу, превращаешься в обычную рабочую скотину. А ты оглянись, и душе твоей станет легче. Вол, он тоже пашет и на траву отвлекается, когда жрать хочет. А мы же люди, отличаться должны от животины и видеть в траве не только материал для сена, но и замечать зелень и сочность травки, уловить глазом красоту цветочков, да и синь небесную, восходы-закаты солнечные. Вот так-то. Люди мы, Данила Никитич, лю-ди-и!

– Ладно, Макар Егорыч, – засмущался вдруг Данила, сказал примирительно, пошёл на попятную. – Не пропащий я, ты же знаешь. Вон иногда встану, на Марфу свою зенки впялю, и так это мне приятно!

– Во! Я ж говорю! Значит, не ошибся я в тебе, Данила Никитич. Ну и слава Богу. А теперь к делу.

Говорили долго. Правда, говорил один Щербич, делился потаенной мечтой, планами, а Ефим с Данилой только изредка поддакивали да вставляли словцо.

Решил Макар Егорович на купленных панских землях насадить огромные сады. Яблоневые, грушевые, разных сортов. Винокурню надо надёжно снабжать сырьём, одним давальческим не обойдёшься. Это ещё не промышленное производство, а, скорее, кустарщина. Так и работал пан Буглак. А тут надо работать на перспективу, и чтоб она, эта перспектива, была прибыльной. По-другому и не стоило связываться с винокуренкой. А там и расшириться можно. Со своим винишком нужно выйти на рынки других волостей, губерний. А это уже размах, и доход не чета теперешнему. Если нет перспективы, нет планов, тогда о чём говорить?

Но для осуществления этих самых планов Макару Егоровичу нужны надёжные помощники, соратники, если хотите. На сына надёжи нет, вы, мол, Ефим Егорыч и Данила Никитич, знаете моего единственного оболтуса. Других детей Бог не дал, жена умерла при родах первенца. А жениться на другой не смог, так сильно любил её, покойницу. При этих словах мужчина зашмыгал носом, отвернулся, смахнул невидимую слезу. Но быстро взял себя в руки, продолжил.