Сергей Нечаев - Польская супруга Наполеона

Да, сентиментальность не была типична для Наполеона. И слова о влечении, которое разгорается с каждым часом, а также о разрушенном покое и бедном сердце, готовом кого-то боготворить, – это были слова явно не из его повседневного лексикона.

Но и это послание осталось без ответа, хотя и было прочитано.

По свидетельству камердинера Констана, Наполеон «несколько раз писал мадам В…, но она не ответила ему. Это сопротивление еще больше распалило его любовь, так как он не привык к подобному».

Писал Наполон и своей жене Жозефине. Вот, например, одно из его посланий:

Наша разлука должна продлиться еще несколько недель. Наберись терпения. Мне донесли, что ты все время плачешь: фи! Как это некрасиво!

Твое письмо огорчило меня. Будь достойна меня и наберись мужества. Старайся выглядеть в Париже соответствующим образом, а главное, будь всем довольна.

Я чувствую себя хорошо и очень люблю тебя; но, если ты будешь все время плакать, я сочту, что ты безвольная трусиха: мне не нравятся жалкие люди; императрица должна иметь сердце.

Призывая Жозефину быть всем довольной и мужественной, не привыкший сдаваться Наполеон вновь и вновь бросался на штурм, посылая Марии Валевской все более и более пылкие слова:

Бывают в жизни такие моменты, и сейчас я как раз переживаю один из них, когда слишком высокое положение давит человека. Это я теперь с горечью чувствую на себе. Как утешить любящее сердце, которое так страстно желает припасть к вашим ногам, но удерживаемое высшими соображениями, парализующими самые заветные желания? О, если бы вы только захотели! Вы, только вы одна, можете устранить разделяющие нас препятствия. Мой друг Дюрок сделает так, что вам это будет совсем нетрудно. Придите! Придите! Все ваши желания будут исполнены. Стоит вам только сжалиться над моим бедным сердцем, и ваша родина станет для меня еще дороже.

По мнению Эмиля Людвига, судя по этим строкам, можно понять, как потрясающе одинок был этот могущественный человек! За этим письмом «проступает в трагической маске судьба человека, который хочет подчиняться только ее законам и жертвует этой героической мономании свое человеческое счастье. Вот он бродит по роскошному замку, сцепив руки за спиной, уже несколько недель предаваясь неопределенной тоске, все время в одиночестве, месяцами не зная близости с женщиной и теперь вдруг ощутив любовное томление. Он грубо разгоняет своих секретарей, не принимает генералов, отсылает депутации, велит расседлать лошадь, останавливает весь механизм власти, созданный им вокруг себя: замок, армия, Париж, Европа подождут! Он, самый закрепощенный из смертных, больше не хочет подчиняться природе вещей. Мужчина в тридцать семь лет, уже не влюбленный без памяти в свою жену, которой сильно за сорок, и которому всю душу перевернуло юное существо, дважды отвергнутый, вынужден придумывать соблазны из подвластных ему других сфер, вынужден манить ее свободой ее родины, чтобы после десяти лет молчавшего чувства впервые сложить к ногам молодой женщины свою тягу к покою!»

Как видим, тут император пошел на хитрость и нанес удар по самому уязвимому месту. Он пообещал нечто большее, чем любовь. Он намекнул, что ответ Марии может повлиять на его заинтересованность в освобождении Польши.

Содержание этого последнего письма повергло Марию в сильнейшее смятение, и она вновь и вновь перечитывала его, пока края бумаги не превратились в бахрому.

Реакция же введенных (не без помощи Дюрока) в курс дела членов польского временного правительства оказалась именно такой, какой и ожидал император французов: в лице неуступчивой Марии они окончательно и бесповоротно увидели средство добиться восстановления своего государства. Заметим, что тут все совпало и само собой сложилось во вполне стройную конструкцию: польские патриоты, узнав об интересе Наполеона к Марии Валевской, решили использовать ее, а Наполеон, только намекнув на то, что ее родина при определенных обстоятельствах может стать для него еще дороже, только утвердил польских патриотов в правильности выдранной судьбоносной для нации тактики. Интересно, а смог бы кто-нибудь противостоять такой «гремучей смеси» взаимопереплетенных интересов…

После этого сам князь Понятовский встретился с Марией и сказал:

– Графиня, на последнем заседании кабинета было решено обратиться к вам с официальным призывом. Кто-то, пользующийся нашим доверием, непременно должен находиться подле Его Императорского Величества… Этот кто-то – это человек, чье присутствие доставит ему удовольствие. Прошу поверить мне, графиня, основательное изучение обстоятельств убедило нас, что полномочным представителем, который нам так нужен, должна быть женщина.

– К сожалению, я не располагаю данными для такой высокой миссии, – ответила Мария. – Вы просто требуете от меня, чтобы я пошла к мужчине?

– К императору, графиня!

– Но и к мужчине тоже!

– Хорошо, мадам, пусть – к мужчине, но вы должны пойти к этому мужчине! Это не мы, это вся Польша требует этого от вас! Я взываю к вашему патриотизму!

– Но вы забыли, – возразила молодая графиня, – что я замужем…

– А не звучит ли это несколько странно в ваших устах? – резко оборвал ее князь Понятовский. – Я знаю все о вашей молодости и о причинах вашего неравного брака! Допустим, что ваша красота и обаяние до такой степени очаровали императора, что он хотел бы, чтобы вы стали его… скажем так… подругой… Разве это так страшно? У императора есть все, что может пожелать сердце женщины: власть, слава, неограниченные возможности. Он еще достаточно молод и может сделать много для женщины, которую любит. Неужели вы так счастливы сейчас, что подобные вещи для вас ничего не значат? Почему вы молчите?

Мария находилась в полном замешательстве. На глазах у нее выступили слезы.

– Я не поеду к нему! – сказала она решительно.

Юзеф Понятовский принял строгий вид.

– Я повторяю, само Провидение определило, что вы послужите восстановлению нашей страны.

Но, сказавшись больной, Мария все равно отказалась от встречи с Наполеоном.

Однако ее не оставили в покое. Один из старейших и наиболее уважаемых членов правительства заявился к ней после князя Понятовского, пристально посмотрел на нее и строгим тоном сказал:

– Необходимо всем поступиться, сударыня, перед лицом обстоятельств, имеющих такое огромное, такое важное значение для всей нации. Мы надеемся поэтому, что ваше недомогание пройдет ко времени имеющего состояться обеда, от которого вы не можете отказаться, если не хотите прослыть плохой полькой.