Юрий Мартыненко - Сквозь седые хребты

– А потом я вернусь и мы… И мы обвенчаемся, – признался наконец в самом главном Алеша.

Ирина опустила лицо, на котором проступил густой румянец.

– Однако ж, смелый ты человек, Алешенька… Потому и путь твой лежит именно в Сибирь?

Юноша смутился. Горели щеки.

– Верно, чай уж совсем остыл! – спохватилась Ирина, поднявшись со скамьи. Протянула ладошку: – Идем же в дом! На веранде накрыт стол. Гудит, стукаясь в стекло, мохнатый шмель. В расписной фарфор из горячего самовара струйкой бежит чай. Блестящими щипчиками Алеша неловко раскалывал крепкие кусочки сахара. Они норовили выскользнуть и укатиться на пол. Ирина пододвинула гостю вазочку с вишневым вареньем, корзинку с румяными крендельками в черных точках маковинок.

– Очень вкусный липовый медок. Угощайтесь, Алексей Петрович, – Нинэль поставила на стол еще вазочку и удалилась за дверь в гостиную.

Алеша глянул на девушку.

– А где же маменька с папенькой? Право, не совсем удобно.

– Очень даже удобно. Ни о чем не беспокойся. Разве мы незнакомы? Давеча мы ездили на именины. Сегодня с утра пораньше опять собрались в гости. И Павлушка увязался. Так что пей, Алешенька, чай спокойно. Постараемся не огорчаться оба. Хорошо? Есть ведь время подумать о многом? Есть?

– Вероятно, – с неопределенностью ответил Алеша.

– По крайней мере, ты еще не в Сибири. Хотя…

* * *

…В Вятке у родителей Алеша Покровский пробыл недолго. Погостил, что называется, недельку, и собрался в далекий и долгий путь. Сложно было на душе отца, когда узнал, что сыну предстоит отправляться в Сибирь. Живя в средней полосе России, немногое знали они с матерью о том, что происходит, на востоке страны, отдаленном от центра громадным расстоянием. Что обещал тот неведомый край? Чем грозил обернуться? А перечить сыну смысла не имело. Он совсем уже взрослый. Государев служащий. Но на сердце родительском тревога немалая. После Санкт-Петербурга одно беспокойство. Как там родное дитя? Чем питается? И в каких условиях пребывает? Не хворает и не обижен ли кем из местных басурманов. Места в Сибири, всем известно, каторжные. Со времен императрицы Екатерины преступников туда толпами гонят…

Так что дольше гостить в родительском доме – больше слез материнских и тревог отцовских. Больше печали и себе, и домашним. Да и время катилось и поджимало. Каникулярный отпуск выпускникам Института в этот год сократили. На факультете знали, что часть молодых инженеров транспорта, которые выпустились год-два назад, призвали служить прапорщиками в армию. Еще не остыла держава от русско-японской кампании, а глянь, снова сложности в мире.

* * *

Вернувшись из дома в Петербург, Алеша забежал на квартиру к хозяйке. Милая почтительная дама, рано овдовевшая, однако, не растерявшая оптимизма. Прощаясь с ней, Алеша услышал самые добрые слова напутствия и убедительную просьбу – сообщить о себе с нового места службы – как добрался. Хозяйке искренне нравился скромный и тихий юноша, за все время постоя не допустивший каких либо нареканий.

– Кстати, вам конверт, – хозяйка вынула из шкатулки письмо.

У молодого человека радостно забилось сердце.

«Алеша, милый! Это можно назвать безумством. Ты, должно быть, не отъехал в прошлый раз и версты, как я поняла всю непростительность своего согласия с тем, что ты уезжаешь столь далеко. Не могу себе простить, что никоим образом не повлияла на степень, увы, твоего личного решения. А сейчас, по прошествии времени, я понимаю, что выбор твой тверд, на что неспособна повлиять моя воля. И все мои желания. Собственно, о чем я веду речь? Поезжай же с Богом.

Помнишь, в тот свой приезд ты чуть было не высказал, как я после догадалась, своего намерения предложить мне руку и сердце? Ты, должно быть, решил, что подобным образом сможешь исправить положение? Что знают о наших внутренних мыслях маменька с папенькой? Чего бы стало достаточно для нашего благословения? И едва ли, только не обижайся, я давала повод для подобных изъяснений. Только, прошу, не огорчайся сей моими личными раздумьями на этот счет. Не думай ничего худого. Ты добрый и сильный, хороший человек. И сам в этом еще не раз убедишься. И сумеешь поступить, как подскажет разум. Прости за сумбур. Мысли мои совершенно завертелись в непонятном подспудном вихре…

Верно, ты будешь по приезду из Вятки в Петербурге еще? С этой надеждой отправляю письмо по настоящему адресу. Ирина».

Алеша перечитал послание еще и еще.

…Последняя встреча была короткой. Ирина в сиреневом платье. Ее любимый цвет особенно шел к голубым глазам и русской тугой косе. Алеша сидел в глубоком плетеном кресле и неотрывно смотрел на нее. Он старался улыбнуться, подавляя грусть.

За тонкой ширмочкой она примерила шляпку, глянула в зеркало. Тихо попросила:

– Побудем в саду… На нашем месте…

На перильца беседки садились бесшумные бабочки. Влюбленные тесно прижались друг к другу. Родители снова в отъезде. Нинэль убирается в доме. Павлушка с дядькой-смотрителем с утра на рыбалке. Удят карасей.

Терпкий запах переспевшей вишни. Склонились гроздьями темно-бордовые вишенки. Алеша Покровский и Ирина Потемкина сидели вместе, по-прежнему крепко держась за руки. И мир объединился для них в этой платонической близости. И расширялись горизонты их теперешнего бытия. И оба, конечно, не знали, что сейчас расстаются не только друг с другом, но и с юностью…

«В начале 20-го века гигантские районы Западной и Восточной Сибири, Дальнего Востока оставались в социально-экономическом, политическом и культурном отношении отсталыми окраинами Российской империи, оторванными от ее Европейской части. В более или менее хозяйственный единый механизм Россия превращалась по мере развития транспорта, и в первую очередь, железнодорожного. Во второй половине 19-го века рельсовые магистрали прорезали в разных направлениях Европейскую часть России. В конце 19-го – начале 20-го века, когда потребности развития российского капитализма чрезвычайно обострили проблему освоения новых территорий, назрела необходимость строительства рельсового пути через Сибирь. Транссибирская магистраль была призвана открыть Сибирь для русского капитализма. Ее постройка диктовалась и внешнеполитическими целями царского самодержавия – стремлением укрепиться и экономически, и политически на Дальнем Востоке.

В 1857 году генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев-Амурский поставил вопрос о строительстве железной дороги на сибирских окраинах России. Он поручил военному инженеру Д. Романову провести изыскания и составить проект сооружения железной дороги от Амура до залива Де-Кастри. В 50—70-х годах 19-го века русские специалисты разработали ряд новых проектов строительства железнодорожной магистрали в Сибири, но все они не нашли поддержки у царского правительства, которое лишь в середине 80-х годов 19-го века приступило к решению вопроса о Сибирской железной дороги.