Давид Кизик - Время Феофано

Иоанн Куркуас, по прозвищу Цимисхий, одел поверх шелковых одеяний свою горящую на солнце кирасу. Никакого головного убора он не носил, открывая на обозрение копну длинных, пышных рыжих волос. Ван намывал их лимонной водой, пока они не встопорщились, как львиная грива.

Здесь были и архонты Багратиды из провинции Тао-Кларджети, иначе называемой Верхней Иверией. Возглавлял их Смбат курапалат и царь Картлов из Артануджи. Хотя титул начальника охраны царского дворца был скорее данью традиции, чем его непосредственной обязанностью. Все потому, что храбрые горцы из Тайка [531] Тайк (арм), Тао (груз) – провинция (ашхар) на северо-западе Великой Армении, в бассейне реки Чорох (ныне на территории Турции). Название области сохранило имя древнего племени таохов, проживавшей на этой территории. Название страны в форме «Диаухи», «Даиаени» упоминается еще в ассирийских (XII–IX вв. до н. э.) и урартских (IX–VIII вв. до н. э.) клинописных надписях. В начале II века до н. э. Тайк был завоеван армянским царем Арташесом I и с тех пор входил в состав Великой Армении до конца её существования в качестве особого наанга (области), разделённого на восемь гаваров (округов). Область оставалась уделом армянского рода Мамиконянов (наследственных военачальников Армении). Ок. 800 г. Тао завладел правитель Кларджети Ашот I Курапалат (ум. 826) Багратид. С 1001 г. Тайк входил в состав военно-административного округа Византии. и Гугарка по-прежнему составляли большинство гвардейцев дворцовой стражи. Смбат был одет в персидский шелковый халат. Голову его венчал тюрбан, какой носили в халифате.

Рядом по-родственному ехали представители рода Торников. И выросшие в Византии братья Лев с Николаеми ишхан [532] На третьей ступени аристократического сословия Великой Армении после царя и бдешхов (герцог) стояли ишханы (ishxan), соответствующие графам в европейской иерархии. Роды ишханов получали от арки айреник (hayreniq) и замок-резиденцию (dastakert). Во главе сословия ишханов стоял – metz ishxan или ishxanac ishxan, также называемый в некоторых источниках мецамец (metzametz), соответствующий титулу Reichsfurst (имперский князь). Он считался предводителем дворянства и имел особые привилегии и обязанности. Например, в случае кончины царя и отсутствии наследников-сепухов, мецамец должен был временно выполнять обязанности царя, пока не решатся вопросы престолонаследия. Тарона танутер [533] Во главе каждого ишханского рода (клана) стоял танутер (tanuter). Само слово «род» или «клан» передавались разными, но близкими по значению словами – tohm и tun. Соответственно, танутер означало «глава дома», «глава фамилии», «родовладыка». Грузинский «мамасахлис». Ашот.

В одежде свиты невесты преобладали синие и голубые тона, что подчеркивало принадлежность сопровождающих к партии военных. Под ними были гнедые кони. Первой на храмовую площадь вышла кавалькада жениха. По команде препозита [534] Препозит – распорядитель дворцового церемониала, являлся членом синклита (сената), обычно евнух. Роман и его свита спешились. Подбежавшие палатины перехватили коней под узду и быстро увели их с площади в сторону конюшен располагавшиеся позади храма.

Удостоверившись, что все стоят на своих местах, препозит Иосиф протрубил в дудку. Евнух палатин величаво и торжественно поплыл вперед, задавая скорость остальным. Под приветственные крики толпы жених и его свита направились в сторону распахнутых ворот Святой Софии.

Великолепные барельефы этих ворот были свидетелями бесчисленных торжеств. Венчания на царство и свадебные церемонии. Такой неуклюжий снаружи, храм был настолько светлым, изящным и пропорциональным внутри, что выглядел почти невесомым. Он поражал воображение. Внутри храм по случаю торжества был освещен тысячью свечей. Роман бывал здесь не раз. Но торжественная обстановка, сотни глаз следящих за каждым его движением заворожили его так, что он на миг остановился.

В центре размещалась круглая площадка для молящихся, над ней невесомо парил купол, а вокруг, как в амфитеатре, стояли скамьи. Сразу бросалось в глаза, что мастера имперской столицы обладали куда большими возможностями, по сравнению с провинциалами, чтобы украсить свое творение. Невозможно было даже представить, какие суммы были затрачены на создание этого чуда.

Скамьи Великого храма делались не из прочного, но скромного орехового дерева, а из светлого дуба. Навощенные и отполированные до блеска, они были инкрустированы черным деревом, слоновой костью, сандалом, самоцветами и жемчугом. Позолота и серебро отражались в полированном дереве и металле, отблески драгоценностей мелькали в самых дальних его уголках.

Перед центральным алтарем стояла кафедра патриарха, облицованная искусно вырезанными целыми панелями слоновой кости. Детали рельефа были столь искусно вырезаны, что казались чудом.

Несмотря на обилие сокровищ, собранных в храме, главным его чудом все-таки оставалось умелое архитектурное решение. Колонны, облицованные чудесным моховым агатом, были просто изумительны по своей красоте. Стены храма воссоздавали небеса, подражая краскам восхода и заката на востоке и западе. Иллюзия эта достигалась использованием красного камня разных оттенков, который постепенно сливался с белым мрамором и бирюзой, покрывавшими северную и южную стены до самого основания.

Колонны, стены, арки, малые купола – все это вело взгляд к одному – к великому куполу, который сам по себе казался чем-то волшебным. Казалось, он лежит лишь на ярких столбах солнечного света, струившегося из больших окон храма. Мягкий поток солнечного света струился сквозь мозаичные витражи арочных окон, делавшие сам купол почти невесомым. Казалось, он парит в воздухе над Собором. Свет отражался от золотой и серебряной фольги, сверкал на плитах пола, покрытых мозаикой и золотом. С трудом верилось и в то, что великолепный купол имеет невероятный вес. Его легче было бы представлять в виде некоего большого мыльного пузыря, так деликатно соединенного с храмом, что легкий ветерок мог унести его и оставить святыню открытой. Игра света в куполе создавалась мириадами покрытых золотом стекол. Это был символ Солнца в его полной силе. Небесного светила достигшего зенита. Это подвижное, переливающееся золотое поле окружало громадное изображение Христа, который смотрел с высоты на свою паству. Удлиненное бородатое лицо со спокойным, но строгим взглядом, он точно пронзал собравшихся внизу. Эти всевидящие глаза, казалось, заглядывали прямо в глубину души.

Стоя под этим божественным взором, человек ощущал всю тленность бытия. Все человеческие деяния были записаны в «книзе животней», которую Христос держал в левой руке. «Великий судия. Будет ли он милосерден ко мне?» – так думал всякий находящийся в Соборе.