Елена Сперанская - Весна прифронтовая. Шаги победы

Снег налип на стекла. Белая пелена застилала равнину и небольшие холмики. Деревья длинной белой полосой стояли вдоль пути.

– Товарищ капитан, будете чай, – Катя поднесла ему кружку.

Он взял слегка остывший чай, отхлебнул и присел на сиденье. Все солдаты, которые направлялись в ту же часть и другие, слушали с интересом.

– Что же было дальше? – спросила Катя.

– А дальше вот что, было: оказались в Инельских лесах, юго-западнее города Севска. Сентябрьской ночью весь личный состав дивизии изготовился для прорыва фашистского кольца окружения.

– Такие дела, братки! – кто-то громко воскликнул со второй полки. – Пиши, пропало фашисту.

– Мы так и сделали. Мощным и быстрым ударом в направлении Прилепы-Голопузовка, юго-западнее города Севска прорвали блокадное кольцо врага, – тон Таланова был серьезен.

– Разгромили при этом штаб десятой механизированной вражеской дивизии, – капитан заглянул в серьезные, серые глаза Кати.

– А мы слышали, что, кроме того, в Прилепах захватили двадцать автомашин с продовольствием, склад с боеприпасами и освободили из фашистского плена более трехсотшестидесяти бойцов и командиров других частей, плененных фашистами накануне, – парень со второй полки комментировал историческое повествование капитана.

Нину так увлек рассказ, что она села напротив Таланова и принялась записывать что-то себе в тетрадь, периодически с восхищением посматривая на рассказчика.

– Понимаете, в результате прорыва вражеского кольца окружения, силами дивизии было выведено из окружения около двадцати пяти тысяч военнослужащих, более двух тысяч боевых подвод, около четырехсот автомашин со снарядами, продовольствием и обмундированием. Нин, что ты все пишешь и пишешь?

– Так точно, товарищ капитан. Пишу дневник. Привыкла в институте лекции писать, вот сейчас стараюсь отучиться, а не получается, – ответила Нина, любуясь выведенным и строчками. – Все записи буду хранить до окончания войны, чтобы экзамен на прочность сдать и в военном билете, чтобы записали, – она наслюнявила химический карандаш и вывела все цифры в тетради.

Такими химическими карандашами пользовались работники госаппарата, когда заседали на пленумах. Холодов подарил ей его в знак уважения в последний день отъезда из госпиталя.

Они проработали вместе около полугода и договорились никогда не писать друг другу, чтобы не вспоминать, сколько слез и крови было пролито за это страшное время. Но карандаш Холодов приберег специально для Нины и сказал на прощанье: «Нина, спасибо за труд и заботу на таком ответственном участке тыла, как военный госпиталь. Вот тебе карандаш!»

Он крепко, по отцовски обнял санинструктора Мельченко и поцеловал прямо в губы, не стесняясь окружающих медсестер и фельдшеров, стоящих рядом.

Она положила подарок в карман и совершенно забыла, что теперь она тоже ответственный сотрудник. Она отвечает за всю страну. Тот поцелуй был настолько запоминающийся, что порой Нине становилось стыдно за себя. Конечно, она ничего не сказала об этом Серебренниковой.

Однако ее догадливость и сметливость придавали их совместному пребыванию в госпитале столько очарования и прелести.

Они иногда целыми ночами стояли у постелей солдат, переносили носилки, курили после тяжелой работы, а то и просто следили, как больные шли на поправку.

– Вот молодец! Надо, чтобы помнили, когда на фронт приедешь, первым делом научишься бойцов из окопов вытаскивать.– Таланову понравилась ее принципиальность. – Продолжай записывать. А ты Катя смотри и учись военно-стратегическому направлению в работе санинструктора. Поняла?

– Так точно, поняла, – Катя облокотилась на стол своими красивыми, полными, белыми руками. – Ты нам дальше расскажи, пожалуйста.

– Так вот. Все части дивизии вышли организованно и до октября прикрывали Курское направление на рубеже западнее и севернее Льгова.

– И что же в этот период? – услышали все голос со второй полки. – У меня там отец погиб. Вот еду за него нашу мать защищать.

Все посмотрели вверх на парня, которому по виду едва минуло семнадцать, а может быть и меньше, и сразу опустили головы.

– Мы прорвали окружение подразделения тринадцатой Армии в направлении деревни Марица-Льгов, – капитан терпеливо прояснял обстановку. – Первыми шли штрафники, вот они и стали жертвами прорыва, а потом подключилось ополчение и старшее поколение.

– Да, верно, вы прорвали, товарищ капитан, – парню хотелось рассказать о своем отце, и он едва сдерживался. – Мой батя тоже прорывал, сколько людей там погибло можно долго говорить, – парень, чтобы не упасть оперся о рядом сидящего солдата, замолчал, выдержал паузу и продолжил: – Мать, когда узнала из похоронки, то закричала как от боли. Соседям принесли известие, что их сын погиб под Сталинградом тоже смертью героя, так вот оно что. Тот в госпитале неделю пролежал, а потом в дороге домой умер. И я сразу в военкомат подался.

– Ты, что ли? – Таланов посмотрел в сторону солдата. – Молодцы, будете героями как ваши отцы, чтобы честно служить родине, а не разбоем заниматься или мародерством. Такие солдаты иногда встречались среди вражеских пленных. Хватали любые теплые вещи у населения. Недовольны лишь трусы и предатели.

– Нам срочно надо на фронт, на передовую, – наперебой говорили они.

– Вас вызовут, проситесь в дорожную милицию и, когда ссадят вас обоих на первой станции, будете драться и защищать нашу землю от врага, – Таланова заинтересовал их разговор. – Вы учились где-то, стрелять умеете?

– Это ты зря, товарищ капитан, конечно, мы учились в стрелковом училище четыре месяца и научились стрелять, и в атаку собираемся идти. А теперь тебя хотим дослушать, говори, – ребята успокоились и еще раз случайно толкнули друг друга от рывка поезда, а потом наклонились и оперлись локтями на колени.

Вагон так трясло, что ноги солдат на второй полке мотались над головами, сидящих на первой. Никто из военнослужащих не обращал внимания на этот факт.

– В тот же день дивизия по приказу командующего Брянским фронтом снялась, совершив стопятидесятикилометровый марш бросок, – доложил капитан с чувством гордости за свой народ.

Таланову самому нравилась эта ситуация, и он смотрел на санчасть, как на своих сторонников.

– Мы шли по непролазной грязи.

– Товарищ капитан, этим ребятам лет по восемнадцать и надо им знать, что происходило в том направлении, – Нина видела, что эти на вид очень юные, не оперившиеся взрослые парни напоминали ей братьев. – Мы и штрафбат будем лечить и выхаживать, если надо!

– Так точно. Они меня понимали с первого слова, – Таланов согласился. – Самому приходилось делать им операции по удалению конечностей, после этого все были отправлены в тыл. Иногда успокаивал бойцов… Они понимали с полуслова такие смелые, решительные, сильные…