Петр Краснов - Императрицы (сборник)

Знак информационной продукции 12+

© ООО «Издательство «Вече», 2014

Писатель, историк и боевой генерал Петр Николаевич Краснов (1869–1947) родился в Петербурге, в семье потомственного донского казака. В отличие от старших братьев, тяготевших к мирным занятиям литературой и наукой, младший, Петр, решил продолжить дело отца, избрав военную карьеру.

Закончив Первое военное Павловское училище, Петр Николаевич начал службу в казачьем полку и быстро стал сотником. Но, как вскоре выяснилось, семейная тяга к творчеству передалась и ему. Краснов рано начал проявлять интерес к литературе. В 12-летнем возрасте писал детские рассказы, издавал их в домашнем журнале «Юность», собственноручно осуществляя набор и печатание. Активной литературной деятельностью начал заниматься с 1891 года. В ранних повестях и рассказах, печатавшихся преимущественно в приложениях к журналу «Нива» и вошедших в сборники «На озере» (1895) и «Ваграм» (1898), Краснов изображал жизнь кадетов, юнкеров, офицеров (во многих из них присутствовала любовная интрига), развивая мысль об офицерстве «как особой благородной касте, отстаивая привилегии гвардейцев…». Однако определяющей темой ранних произведений Краснова явилась тема героического прошлого донского казачества: роман «Атаман Платов», сборники «Донцы: Рассказы из казачьей жизни», «Донской казачий полк сто лет тому назад», «Казаки в начале XIX века: Исторический очерк» (все изданы в 1896–1897 гг.).

Военная карьера молодого литератора тоже складывалась на редкость удачно. В 1897 году, когда в Абиссинию была послана первая русская дипломатическая миссия, сопровождать ее было поручено конвою из гвардейских казаков под начальством бравого сотника Петра Краснова. Результатом этой экспедиции стало не только повышение престижа России, оказавшей помощь далекой стране, боровшейся за независимость от Италии, но и книга «Казаки в Африке. Дневник начальника конвоя российской императорской миссии в Абиссинии в 1897–1898 гг.».

Вернувшись из экспедиции, Краснов женился и продолжил службу в родном полку. Во время Русско-японской войны Краснов самоотверженно сражался и был награжден несколькими орденами за храбрость. Первая мировая, а затем и Гражданская война сделали Петра Николаевича Краснова человеком жестким, неуступчивым, выявив в нем качества талантливого командира и прекрасного организатора. В это же время он обретает широкую известность и как военный публицист, историк-популяризатор, автор биографии Суворова и многих исторических произведений.

Активно не приняв революцию и большевизм, уже в чине генерала, Петр Николаевич, не сойдясь с Деникиным, присоединился сначала к Юденичу, а затем к Врангелю. С 1920 года Краснов находился в эмиграции. С 1936 года Петр Николаевич обосновался в Германии. Его бескомпромиссная позиция – «хоть с чертом, но против большевиков» – привела к тому, что талантливый литератор и бывший русский боевой генерал пошел на сотрудничество с фашистами. Он надеялся на освобождение казаков от сталинского ига, мечтал о создании всеказачьего союзного государства.

По окончании Второй мировой войны генерал Краснов был захвачен войсками союзников, передан советской власти и в 1947 году казнен вместе с другими генералами бывшего Белого движения.

«От Двуглавого Орла к красному знамени» (1921–1922)

«Опавшие листья» (1923)

«Понять – простить» (1924)

«Единая – Неделимая» (1925)

«Все проходит» (1926)

«Белая свитка» (1928)

«Largo» (1928)

«Выпашь» (1931)

«Подвиг» (1932)

«Цесаревна» (1933)

«Екатерина Великая» (1935)

«Домой» (1936)

«Цареубийцы» (1938)

«Павлоны» (1943)

В Конотопе верховых и вьючных лошадей оставили. Дальше, до самой Москвы, шел ямской тракт, и полковник Федор Степанович Вишневский подрядил телегу по казенной подорожной. Он ездил в Венгрию покупать вина для императрицы Анны Иоанновны и, отправив покупку обозом за надежным бережением, сам спешил в Петербург.

Алеша вышел на крыльцо и долго смотрел, как реестровый казак с пятью заводными лошадьми трусил по обратной дороге. Был прохладный полдень, и уже пахло весною. Земля на солнце оттаяла и просохла. Белая пыль поднималась за лошадьми, и в ней, как в тумане, горел неярким пламенем алый тумак черкесской шапки казака. Висячие рукава кунтуша мотались за спиною, как крылья, и с дома с самого детства знакомые и точно родные лошади спешили покорной ходой. Серко бежал сбоку, и Алеше долго были видны высокие луки, обтянутые алым сафьяном полковничьего седла.

На деревянном крыльце, на щелястом полу с глубокими темными морщинами плохо оструганных досок лежали пестрые ковровые хуржины – переметные сумы с домашней провизией. Темное горлышко толстой пузатой сулеи с токайским вином – счастливый покупатель себя не забыл – торчало из крайней сумы. В хуржинах – Алеша их укладывал с матерью – лежали коржики сладкие, на меду, домашние сухари, что напекла и насушила ему на дорогу, – «аж до самого Сам-Питербурха чтобы хватило» – мачка Наталья Демьяновна. Громадный кусок сала, ветчина и колбасы – деревенская снедь в мокрых холщовых тряпицах наполняли сумы. Алеша долго смотрел, как серел и голубел, уменьшаясь, точно тая в воздухе, казак с родного хутора Лемеши, и с ним серело и таяло, исчезая в небытие, и его прошлое. И сейчас – будто кто-то совсем другой, незнакомый и чужой, стоял на крыльце ямской избы, над которой свешивали воздушные нити тонких ветвей еще голые акации.

Было грустно. Точно снились – поднимались воспоминания нерадостного и невеселого детства.

Пригонит Алеша к вечеру общественное лемешское стадо и, голодный, обгорелый на толоке, пропахший скотиной и полынной горечью степных трав, с длинным бичом на плече войдет в хату, снимет рваную шапчонку и станет креститься на темные лики икон, на толстый дубовый сволок, где славянскими буквами, под титлами вырезана надпись: «Благословением Бога Отца, поспешением Сына». Здесь был вырезан крест: «Содействием Святого Духа создася дом сей рабы Божией Натальи Розумихи. Року 1711 маия 5 дня». Помолившись, ждет от отца приглашения вечерять.

За столом, на лавке, сидит отец и с ним человек пять соседей казаков. Все уже пьяны достаточно. Оловянные стаканы с брагой то и дело осушаются. Отец, кивая красной, в седых кудрях головой и расправляя длинный ус, рассказывает – в который уже раз! – о своих доблестях и невзгодах.