Денис Гербер - Ангел, стоящий на солнце. Роман. Рассказы

Облачившись в одежды паломника, я отправился на родину Аль-Бируни. Я надеялся, что в таком виде мне удастся вжиться в роль бродяги-дервиша. Возможно, если я проникнусь теми же мыслями, что были в голове у вас, то у меня каким-то образом получится найти и ваш маршрут. Что, если благие помыслы поведут меня по тем же самым дорогам, где когда-то скитались вы, заставят сидеть на тех же камнях, на которых отдыхали вы, и прятаться от солнца в тени тех же деревьев? Ну и в конце концов, путешествовать в наряде паломника было более безопасно. Я собирался обойти все мазары в этих местах, а кому ещё это делать, с точки зрения местного жителя, как не паломнику?

С двумя серебряными монетами и полупустой флягой из тыквы я начал скитаться по пыльным дорогам Хорезма и довольно быстро осознал всю тщетность поисков. История этих мест оказалась просто перенасыщена духовными подвигами, а концентрация святилищ была столь велика, что обойти их все не удалось бы даже за целую жизнь. Уже в самом начале пути я насчитал с десяток мазаров. Строения возвышались на разном расстоянии от дороги, то слева, то справа. Их светлые купола и манящие тёмные порталы уже бог знает сколько лет безмолвно смотрели на уставших путников. Иногда они, как миражи, появлялись в самых неожиданных местах. Проходя по тропинке среди скалистых уступов, я обнаружил в горной нише небольшой мазарчик, который будто бы в целях самозащиты сливался с окружающим пейзажем. Неизвестно как возник другой купол прямо посреди болота: подойти к такому – рискованная задача для одинокого путника. Большинство этих глинобитных строений были достаточно просты, но, проходя по узким улочкам Хивы и Куня-Ургенча, я натыкался и на подлинные шедевры архитектуры.

Почти два месяца я, перебираясь из селения в селение, пытался побольше узнать о людях, чьи останки покоятся в этих сооружениях. Казалось, что особых поводов для возведения святилища под небом Хорезма не требовалось. Стоило только умереть какому-то более или менее порядочному человеку – ему тут же сооружали мазар и окружали почитанием. Как можно было отыскать что-то среди такого многообразия?

Основная часть биографии святых оказалась безнадёжно погребённой под толстым слоем легенд и мифов. Невероятное количество фантазии затратили для создания столь колоритных персонажей. Святой Палван-ата помимо служения Аллаху занимался борьбой и нещадно громил своих соперников на соревнованиях. Правоверный Джоумард был обычным мясником, а его отец по непонятным причинам пребывал в образе кабана. «Святой» отчего-то планировал убиение своего ученика, однако тот оказался более расторопным и первым отправил мясника в мир иной. Султан Ваис запечатлелся в народной памяти полуголым фанатиком, облачившимся в шкуры. Будучи весьма темпераментным человеком (если не сказать – сумасшедшим), он отчаянно ругался с Богом, требуя отдать на откуп души всех грешников. Некто по имени Юсуф охотно покидал свою могилу во время празднеств и с радостью присоединялся к народным гуляньям. Святой Кечирмас-бобо, напротив, был до того лютым, что однажды убил шумную компанию молодых людей, проезжавшую мимо его могилы на арбе. Ходжа Аваз при жизни весьма успешно охотился на джиннов, запрыгивая в пыльный смерч с обнажённой саблей в руках. Дервиш по имени Дивана-и-Бурх сорок лет простоял на одной ноге, требуя таким образом от Бога устранения ада как такового 2 2 Более подробное описание святых, которым построены мазары, см. в книге Г. П. Снесарева «Под небом Хорезма». Список используемых в романе источников приведён в конце книги. .

В общем, шансы разыскать в этих пёстрых образах крупицы истины были ничтожно малы. Чем больше я узнавал, тем дальше отодвигалась от меня личность таинственного святого. Воистину, чем шире становится круг наших знаний, тем больше площадь соприкосновения с неизвестностью.

Свои дальнейшие поиски я решил сосредоточить на другой подсказке – фигуре настоятеля, который постигал пифагорейское наследие в стенах христианского монастыря. О своих исследованиях еретических учений он, должно быть, не особо распространялся в миру. И правильно, в общем-то, делал, иначе упоминания о нём я бы наверняка нашёл уже в протоколах инквизиции. Моё воображение рисовало тёмную монашескую келью, заваленную редкими сочинениями гностического толка, а также книгами ранних христианских авторов, которые так или иначе разделяли идеи перевоплощения. Я отчётливо видел труды Плотина и Григория Нисского, Юстиниана Мученика и самого Блаженного Августина, оскопившего себя Оригена и святого Иеронима, что обычно изображался в компании льва. Наверное, читая эти книги, монах пытался разобраться в природе своих перемещений сквозь жизни.

Новая возможность встретиться с вами возникла совершенно неожиданно. Хельмут Райнхольд, долговязый студент Карлова университета, поведал мне историю про некого аббата Морье – настоятеля бенедиктинского монастыря. Особый интерес аббат испытывал к трудам платоников и пифагорейцев. В поиске нужной литературы он неведомо откуда прибыл в Германию и встретился с самим Агриппой Неттесгеймским. Знаменитый философ не только радушно принял его, но и сделал своеобразный подарок – написал сопроводительную записку, по которой в книжной лавке Кёльна можно было приобрести редкую работу. Так аббат Морье обзавёлся сочинением «О египетских мистериях» Ямвлиха.

Долговязый Райнхольд похвастался передо мной и самой запиской, бог знает как оказавшейся в его руках. Почерк на бумаге был до того раскидистым и неаккуратным, словно Агриппу во время письма нещадно избивали плетьми. Послание это содержало одну-единственную фразу: «in peius, in melius» 3 3 Чем хуже, тем лучше ( лат .). .

***

В Кёльне я появился в теле ландскнехта Альберта Кельзена. Беспощадно уничтожая швейцарцев и французов в течение трёх лет, Кельзен получал двойное жалованье от своих кондотьеров и обрастал славой, словно дерево мхом. Его двуручная сабля была до того острой, что трудно было разобрать, где кончается заточенное лезвие, а где начинается воздух. На своём высокорослом скакуне ландскнехт въехал в город и сразу подивился тому разнообразию, что творилось в нравственном облике горожан. Вполне благочестивые девицы с ужасом наблюдали за женщинами лёгкого поведения, респектабельные горожане и часть аристократии плевались в сторону наводнившего город отребья, а набожные католики отказывались вести дела с проклятыми протестантами. Приезжие крестьяне до того обнаглели, что бросали оскорбления вслед городским рейтерам.

Уже несколько лет прошло с тех пор, как Мартин Лютер прибил свои «95 тезисов» к дверям Замской церкви, а совсем недавно он публично сжёг буллу, отлучавшую его от церкви, и призвал немецкую армию к борьбе с папским засильем. Запах надвигающегося кровопролития уже витал в воздухе, всё больше перебивая сладкие ароматы булочных.