Николай Гаврилов - Господь, мы поднимаемся

В этом городе, как ни в одном другом городе мира, вечность смешивалась с повседневной реальностью. Здесь царь Соломон построил великолепный храм, чтобы спрятать в нем величайшую ценность еврейского народа – каменные скрижали, написанные рукой самого Бога. По этим узким улочкам две тысячи лет назад ходил старик Иеремия, пророчествуя, словно в пустоту, и плача от бессилия, что его никто не слышит.

Именно сюда ангелы принесли на крыльях пророка Мухаммеда, который успел посетить все девять небес, пока падал со стола уроненный кувшин с водой.

Всё, что связано с историей разбросанного по огромному миру человечества, почему-то происходило именно здесь, в этом городе, окружённом красноватой каменистой пустыней и синим, как море, небом. И именно здесь люди распяли пришедшего к ним Господа.

Иерусалим, Иерусалим… Три мировые культуры, три религии соединил в себе великий город, раскинувшийся на освещённых солнцем холмах. Здесь тайна ревности, заложенная в самой человеческой природе. То, что являлось святыней для одних, было нечистым для других. Христиане превращали в конюшни мечети и синагоги, а мусульмане сжигали закрывшихся в церквях христиан.

Камнем преткновения для многих народов стоял и жил, разрушался и восставал из руин древний город. Каждый в нём видел только своё. Проходящий мимо минарета иудей морщился и ускорял шаг, заслышав сверху крик муэдзина. А в Верхнем городе, на потрескавшихся ступеньках каменной лестницы, спиной к разрушенному Храму Гроба Господня, жуя травинку, равнодушно сидел на солнцепёке старый араб, выставив возле своих ног лоток с инжиром и финиками. Он не понимал, как можно веками воевать за веру, – за то, что нельзя положить в карман.

В далекой Франции, ворочаясь во сне под писк и возню крыс в углу, маленький пастушок Стефан шёл сейчас по этому городу. Он видел затушёванную дымкой сновидений древнюю триумфальную арку с тремя порталами, куда Пилат вывел к народу босого, исхлёстанного плетьми Господа и крикнул в толпу: «Се, Человек».

Сон мальчику снился необыкновенный, один из тех, которые запоминаешь на всю жизнь. Сохраненные в памяти рассказы пилигримов словно ожили. Он ясно видел голый, выжженный солнцем холм Голгофы, а под ним пещеру, видел внутри наскальный рисунок корабля со сломанной мачтой и странные слова на латыни: «Господь, мы поднимаемся», оставленные первыми христианскими паломниками. Ещё он видел крест и небо в чёрно-белом цвете.

Там, внутри сна, земная жизнь не казалась ему важной, он больше никого не боялся. Зато хотел свить бич из веревок и погнать из святых мест всех неверных – торговцев в чалмах, которые, посмеиваясь над верой христиан, продают паломникам пыль и песок, волоски и кусочки дерева, выдавая их за древние реликвии, издеваются над ними и крадут в рабство.

Земля трех заветов звала, манила его к себе. Так напишут летописцы. Некоторые из них, настроенные менее мистично, зато ищущие во всем заговоры, изначально свяжут имя мальчика с именем Папы Иннокентия. Но это неправда. Необыкновенный мальчик ворочался сейчас во сне на соломенной подстилке, укрытый овечьей шкурой, и никто, кроме родителей и жителей деревеньки Клуа, пока не знал о его существовании. Он сам ещё ничего не знал о своей судьбе.

Давно минувшая эпоха оставила для нас фреску Рафаэля. На ней изображено выцветшее от времени лицо Папы Иннокентия. Уже зная будущее, Папа мрачно смотрит куда-то вдаль, туда, откуда вскоре явится людям вихрастый одиннадцатилетний мальчишка с залатанной пастушьей сумкой на плече.

Позже люди зашифруют начавшиеся в мае 1212 года события в легенду о гамельнском крысолове, рассказывая, как он, играя на свирели, увел из городов всех детей, подразумевая под свирелью пастуший рожок Стефана.

В мае, на праздник святого Дионисия, в городке Сен-Дени открывалась ежегодная ярмарка, самая большая и оживлённая во всей Франции.

За несколько дней до начала праздника все дороги, ведущие в город, заполнились бесконечными обозами с людьми и товарами.

Купцы везли на ярмарку сукно, парчу и бархат, связки кож и глиняную посуду, изготовленную руками подневольных ремесленников. На запряжённых волами повозках целыми семьями ехали загорелые крестьяне в некрашеной домотканой одежде. Они везли на ярмарку ячмень, чечевицу и горох, сушёную рыбу и мед, везли даже высушенный болотный аронник, который горожане клали в воду, чтобы она не протухала. Дети сидели на мешках с мукой. За повозками следовали бродячие трубадуры и мимы, готовые за мелкую медную монету тотчас на пыльной дороге дать короткое весёлое представление.

По обочинам толпами тянулись нищие.

Вся эта масса людей направлялась на рыночную площадь Сен-Дени.

В те времена все города Франции выглядели примерно одинаково, копируя в своей архитектуре представление о круге земли, в центре которого находился далёкий Иерусалим. На рыночной площади, куда вели все дороги, располагались церковь и городская ратуша. За пределами площади сплошной стеной стояли дома. Земля была очень дорогая, дома тесно лепились друг к другу, соприкасаясь черепичными крышами. Надстроенные мансарды образовывали выступы и нависали над мостовыми, делая улицы темными и мрачными. Солнечные лучи туда почти не попадали и не сушили грязь и вечные лужи.

Дальше от центра простирались купеческие и ремесленные кварталы. Там находились постоялые дворы, бойни, красильни и кожевенные мастерские. Ещё дальше, за городскими воротами, начинались улочки бедноты, с деревянными заборами и домами из ивняка, густо обмазанными глиной. Заходить туда человеку с деньгами в кошельке было нежелательно. Могли зарезать. За лачугами проституток стражники находили целые захоронения с телами новорожденных младенцев. В крайней нищете, как и в чрезмерном богатстве, трудно найти что-нибудь светлое.

В грязные переулки бедноты лучше не ходить, а вот на храм Сен-Дени посмотреть стоило. Особенно тем, кто впервые попал на шумную ярмарку. Шедевр готического зодчества, будущая усыпальница французских королей, где каждый элемент архитектуры прятал в себе тайный теологический смысл, нависал над рыночной площадью серой каменной громадой. Серебристый крест на куполе устремлялся в далекое весеннее небо; на фоне белых бегущих облаков казалось, что купол постоянно падает вниз, прямо на толпу.

Собор стоял на месте древнего галло-римского кладбища, но об этом мало кто помнил. Время, как воды реки, огибало его массивные стены, изменяя лицо земли, но храм оставался всегда на своем месте, и каждое из поколений считало его своим.

Сразу после службы открылась ярмарка. Основные торги проходили на улочках за пределами площади. Там сплошными рядами стояли обозы, загруженные зерном и мешками с мукой. Купцы и их подручные с уверенностью опытных покупателей обходили телеги крестьян, но ничего не покупали. Каждый из них знал, что пройдут первые дни ярмарки и цены полетят вниз вместе с радужными надеждами продавцов. На самой рыночной площади торговали дорогими заморскими товарами. На прилавках яркими оранжевыми и жёлто-зелёными горками лежали апельсины и лимоны из Малой Азии, терпко пах мускатный орех, срезанный вместе с увядшей листвой.