Александр Ахматов - Триокала. Исторический роман

Во время первого восстания сицилийских рабов (138—132 гг. до н. э.) хозяйственная жизнь на острове не замерла совершенно благодаря рациональному отношению восставших к мелким производителям – владельцам небольших имений. Диодор пишет, что «восставшие рабы, разумно заботясь о будущем, не сжигали мелких вилл, не уничтожали в них ни имущества, ни запасов плодов и не трогали тех, кто продолжал заниматься земледелием». Таким образом, рабы вовсе не были какими-то безумными дикарями, способными только жечь, разрушать и грабить, иначе они не смогли бы в течение шести лет оказывать упорное сопротивление римским войскам, контролируя при этом значительную часть острова. Армия восставших, численность которой достигала более ста тысяч человек, вряд ли могла действовать столь длительное время в обстановке тотальной разрухи в стране, без необходимого снабжения.

Вторая сицилийская война рабов (104—100 гг. до н. э.), о которой пойдет речь в этом романе, происходила в условиях, когда большинство мелких крестьянских хозяйств было уже поглощено латифундиями богачей, в основном римских всадников. Снабжение многочисленной армии восставших теперь зависело от крупных хозяйств, в которых работали многие тысячи рабов, и первым обратил на это внимание Афинион. «Он не принимал в свою армию всех без различия восставших, – пишет Диодор, – но брал в войско лучших из них, а остальным приказывал оставаться на своей прежней работе и заботиться о своем хозяйстве, поддерживая в нем порядок. Таким путем доставлялось обильное продовольствие для воинов». Афинион убеждал продолжавших работать в захваченных господских поместьях невольников, которые должны были стать, по его замыслу, свободными сельскими жителями, объединенными в коммуны, что «необходимо беречь страну и находившихся в ней животных и припасы, как свои собственные».

Вполне вероятно, что у Афиниона был достаточно осмысленный план будущего социального и экономического устройства Сицилии в духе «военного коммунизма». Похожее мнение высказывают некоторые новейшие исследователи. «Возможно, что Афинион, бывший в рабстве управляющим поместья с 200 сельскохозяйственными рабочими, хотел… заложить основу государства, в котором земля была бы общей собственностью», – пишет немецкий писатель и публицист Гельмут Хефлинг в своей книге «Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот Рима». Можно предположить, что Афинион рассуждал следующим образом: пусть простые сельские труженики спокойно ведут свои коллективные хозяйства, снабжая армию восставших продовольствием; что же касается населения городов, то паразитическая его часть должна исчезнуть – останется лишь ремесленный люд, производитель оружия, орудий труда и предметов широкого потребления.

Насколько Афиниону удалась его социально-экономическая программа в ходе ее реализации, источники не сообщают. Создаваемые им сельские общины должны были подвергаться постоянным нападениям продовольственных отрядов городов, отрезанных от путей снабжения, а также многочисленных разбойничьих шаек, которые рыскали по всей Сицилии в поисках добычи. Основная масса восставших, сосредоточенная в районе города-крепости Триокала и представлявшая единую военную организацию, в той или иной мере подчинялась требованиям Афиниона «беречь страну», не разоряя ее грабежами и погромами. Однако свободные бедняки, городская чернь, вели себя иначе. Используя смутное время, они объединялись в грабительские шайки и своими зверствами наводили ужас на мирных жителей. По словам Диодора, «бедняки из числа свободных предавались всевозможным бесчинствам и грабежам, бесстыдно убивая попадавшихся им рабов и свободных, чтобы не было свидетелей их безумия». Богатые виллы, превращенные восставшими в «коммуны» и снабжавшие их продовольствием, в первую очередь становились объектами разбойных нападений: грабителям там было чем поживиться. Нетрудно предположить, как страдали при этом совершенно беззащитные деревни мелких землевладельцев. Бандиты действовали под видом восставших рабов, и это наносило последним огромный моральный вред, потому что обыватели не делали между теми и другими никаких различий. Для большинства из них все восставшие и их предводители были обыкновенными разбойниками.

«В условиях второго сицилийского восстания, – пишет Г. Хефлинг, – было возможно даже создание своего рода коммунистического фронта всех нищих и угнетенных, т. е. рабов и пролетариев, но этого не произошло».

К этому нужно добавить, что армия восставших была добровольческая и состояла она в основном из сельских рабов, вырвавшихся на свободу не из символических, а реальных цепей и тюрем. Это были униженные и озлобленные бесчеловечной эксплуатацией истинные мученики рабства. Очень редко к ним присоединялись городские рабы, прислужники в домах своих господ, имевшие более или менее сносное существование и с высокомерием смотревшие на своих сельских собратьев по рабству, хотя сами они в любой момент могли быть брошены под плети надсмотрщиков в беспощадную «битву за хлеб» по произволу своих господ. Пламенные призывы беглых рабов к борьбе за свободу не находили отклика в этих презренных душах. Они предпочитали опасностям войны с могущественным Римом нужду и лишения под защитой стен осажденных городов и даже защищали их с оружием в руках. Например, во время осады восставшими Моргантины городские рабы, поверив обещанию своих господ дать им свободу, если они помогут отстоять город, предпочли получить освобождение не от мятежных рабов, а от своих господ и, как подчеркивает источник, «ревностно бились на их стороне». Правда, после того как восставшие сняли осаду Моргантины, господа жестоко посмеялись над своими рабами: они уговорили римского претора, чтобы он отменил данное рабам обещание как вынужденное, а потому незаконное.

Таким образом, восставшие, превратившись в грозную вооруженную силу, которая в течение нескольких лет перемалывала войска римских наместников, были, в сущности, почти одиноки в своей борьбе: у местного населения, за исключением работников сельских «коммун», созданных Афинионом, она в лучшем случае вызывала сочувствие, но не более того.

Численность повстанческой армии никогда не превышала 40—50 тысяч человек, и она была недостаточно хорошо вооружена и обучена. На длительное противостояние Риму беглым рабам нечего было рассчитывать. В этом восстании было больше отчаяния, чем надежды, и все же участники его в большинстве своем не считали себя обреченными.

Своеобразие положения заключалось в том, что самому Риму угрожала по-настоящему смертельная опасность со стороны кимвров и тевтонов, мощного союза этих двух германских племен, а также присоединившихся к ним некоторых галльских племен.