Андрей Углицких - Житие Углицких. Литературное расследование обстоятельств и судьбы угличского этапа 1592-93 гг.

Принесешь хлеб домой, и смотришь на него до вечера, пока не придут с работы папа с мамой, которые разрежут этот хлеб на пять равных частей. Съедаем, и до следующего вечера. Днем же, со Станиславом, идем на Воронки за хворостом, а это 5 км, если не больше.

Однажды хозяин дал нам со Станиславом тыкву. Вырезали мы из нее треугольник, как это делают на арбузах, попробовали – ничего. И оставили до прихода мамы с папой. А вечером, только мы подали маме с папой эту тыкву, ворвалась к нам хозяйка со своим хозяином, обвинила нас, что мы украли эту тыкву (хотя хозяин ей тут же говорил, что это он дал). И унесла.

А еще было так: принес папа однажды с работы каустической соды неочищенной. Она похожа была на куски халвы. Ведь надо стирать одежду. Положили на тарелку и спрятали. Видел эту соду Станислав, решил – халва. И как только папа с мамой ушли на работу, он подбежал к тарелке, да засунул кусок в рот. Я проснулась от рева. Бегала с ним по всем больницам, сжег он себе все во рту.

Осенью 1942 года я стала искать себе место в жизни. Поступила на курсы медсестер – благо девочка я была рослая, а документы проверяли не сразу. Начались занятия. Я уже научилась писать рецепты, но в это время с документами разобрались и меня выгнали. Хотела стать донором, ответили, что кровь у детей не берут. Иду мимо училища, увидела громадный плакат: «Объявляется дополнительный набор добровольцев в железнодорожное училище №1, в группу токарей».

Вот я и доброволец!

В первый же день в ночную смену. В октябре вступила в комсомол – взяли до 14 лет. Я – комсорг группы, лучшей во всем училище. Мы работаем, учимся, ходим в госпиталь, что рядом, в школе, занимаемся в художественной самодеятельности. Пою в хоре, читаю стихи… Зато кормят три раза в день, выдали б/у шинель, форму! Ботинки брезентовые на деревянном ходу выдали по особому распоряжению директора училища, так как при морозе в 50° ходила в калошах на босу ногу…

1943 год: в день железнодорожника награждена форменным праздничным платьем, которое мама перешила в модное, единственное с 1941 вплоть до 1946 года. Единственной на это время была и моя железнодорожная, бывшая в употреблении шинель, и только в 1946 году на рынке удалось купить мне пальто из зеленого офицерского сукна с собачьим воротником.

Папа к этому времени дошел до дистрофии наивысшей степени, и стоять у станка уже больше не мог. Специалистом он был отличным, и его перевели в ремесленное училище старшим мастером. Вот папа едет в деревню за дезертирами из училища и привозит два каравая настоящего деревенского хлеба: крутого, вкусного! Вечером один из них делится на всех поровну. И у всех – понос. Не выдержали желудки настоящей еды…

Как жили? Все, что можно, берегли на обмен, делали своими руками на обмен: дадут на работе бутылку водки – меняем на дрова. Ведь на всю зиму с Воронок не наносишь. И все равно носили!

С работы папа с Руфой едут не до Уфы, а до Воронок – там лесок. Идут пешком, подбирают сушнину, на себя ее, и – домой. Дадут раз в год талон на материю – меняем в деревне на картошку и другие продукты. Уедут с вечера с мамой вдвоем, а мы ждем их: приедут, не приедут. Всяко бывало…

Руфинка начала в 1941 году учиться в авиационном техникуме в Рыбинске, а в Уфе поступила работать на резиновый завод. Готовили там прорезиненные ткани на палатки, понтоны и т. д. Один такой прорезиненный рулон раньше десять мужиков еле поднимали, а теперь они, девчоночки 16—17 лет из комсомольской фронтовой бригады. У Руфинки – лучшая бригада. Лучшая – это 150—200% нормы, и все на себе…

Мама постепенно оправлялась от лихорадки. Приступов не было, но на кого она была похожа! В 40 лет – совсем старуха, все зубы выпали, вся седая, худая! После войны, когда мы переехали в Стерлитамак 3 3 город в Башкирии , куда папу перевели директором ремесленного училища, на работу мы ее уже не отпустили.

Настало время, когда можно было учиться. В 1942 году я окончила шесть классов. Во время войны несколько месяцев походила в седьмой класс вечерней школы, но бросила. Ходить по вечерней Уфе было страшно, школа далеко. А в Стерлитамаке я поступила в вечернюю школу, в восьмой класс. Окончила его на одни пятерки. Документ за седьмой класс с меня никто и не спросил, а потом девятый и десятый закончила на законных правах. Куда дальше?

В Стерлитамаке из высших учебных заведений был только педагогический институт. Взяла отпуск. Поехала в Уфу сдавать экзамены в нефтяной. Сдала неплохо, но попала только кандидатом, так как из двухсот принимаемых женщин брали только 10%, то есть двадцать человек. В первую очередь – башкирок, вне конкурса, даже с тройками, а на остальные места представителей других национальностей… Поэтому я вернулась в Стерлитамак и пошла учится на учителя.

Первые годы учительства были не самыми трудными.

Пермская школа №7, где я работала первый год учительницей, и откуда перешла в Орджоникидзевский район Перми 4 4 Один из самых отдаленных от центральной части города районов, вблизи от еще строившейся тогда Камской ГЭС. , поскольку у меня родился Андрюша. Когда я ушла в декрет, то ребята, семиклассники, отказывались принимать другую учительницу, хотя многому из того, что я давала ребятам, я научилась у нее.

Потом были 98 и 24 школа Орджоникидзевского района. Три пятых класса в двух школах, два новых педагогических коллектива, не очень довольных моим появлением – у них классы сокращались, так как в пятых учились дети войны, а их было мало. Поэтому с моим появлением у остальных учителей уменьшилась нагрузка, и, стало быть, зарплата. Через полтора года освобождается место в школе рабочей молодежи №18 и я перехожу туда. Зарплата на 15% меньше, время для работы – утро и вечер, но я рада: здесь я никому не помешала, а наоборот, попала в хороший коллектив учителей. Больше, ни до того, ни после, такого не было.

О моем деде Куранове Денисе, а твоем прадеде, мама вот о чем не раз вспоминала. На летних каникулах собрались все братья и сестры папы в городе Гусь Хрустальный. 5 5 Город во Владимирской области У Курановых был там, как и полагается, свой дом. Жили коммуной. Все расходы учитывались и делились на взрослых едоков поровну. А собрались все коммунисты, комсомольцы, тетя Дуся с мужем – работником НКВД. И вот в их доме завелась нечистая сила. Как стемнеет в доме начиналось: стучало во все окна, шумело, вскрикивало. Весь город сбегался к их дому послушать, что делает нечистая сила. Вот и собрались все они: коммунисты, комсомольцы и сотрудник НКВД, и полезли в подпол ловить эту самую силу. А это оказалась… нянька, она хотела завладеть тети Дусиным приданым, которое оставила ей родная мать, умершая. Вот и устраивала эти спектакли, чтобы выгнать их из дома.