Юрий Широков - Хочу, чтобы меня слышали! Книга 1. Жизнь – это Любовь!

Рокфеллер не заметил, или сделал вид, что не заметил странности в поведении своего собеседника и невозмутимо продолжил: «В ближайшие годы наша прямая цель – русский рынок! Не буду скрывать – меня в этой стране занимают прежде всего вопросы нефтяного бизнеса, а господина Моргана – железные дороги, в первую очередь —Транссиб.

– Но, это к слову…

– Нам очень импонирует то, что Вы, господин Троцкий, утверждаете себя, как интернационалист. Мы отметили Ваши небезынтересные интернационалистические связи.

– Очень важно, что Вы выступаете за мировую революцию, за всемирную диктатуру.

– У нас с Вами общая платформа – интернационализм.

– Если в результате революций с помощью международных финансов будет устанавливаться более централизованная власть, всем нам от этого будет только лучше.

– Но, поскольку международные финансы предпочитают иметь дело с законными правительствами, Вас, господин Троцкий, учитывая рекомендации многих уважаемых людей и Ваших родственников, мы приглашаем реализовать наш проект в России.

– Итак?… Решайтесь!

– Извините, временем для Ваших раздумий мы не располагаем.

– Скажите просто: «Да или нет».

– Да, господин Рокфеллер – не раздумывая ответил Троцкий, держась рукой за правый висок.

Это Голос отреагировал на решение диким хохотом, разорвавшим пронзительной болью голову на части.

Но боль внезапно прошла от осознания того, что он только что получил в управление сразу целую страну.

Просто, буднично так, без условий.

О таком он даже не мечтал.

Рокфеллер, поднявшись с кресла, протянул руку, и внимательно взглянул на Троцкого. Уже, как на другого человека, превратившегося с этой минуты в одного из сильных мира сего.

И, будто потеряв к нему интерес, как к одному из своих слуг, на ходу бросил: «Детали с Вами обсудят мои помощники».

Больше в шахматы с Троцким он не играл никогда.

Андрей отсутствовал не более четверти часа и за все это время никто не проронил ни слова. По-прежнему, молча сидели за столом, настроение у всех было одинаково подавленное. Будто только что потеряли близкого человека, и эта безвозвратная потеря пока еще воспринимается только умом, а не душою и сердцем. Предвкушение страшного горя и грядущих бед витало в трапезной.

Ванюша еле сдерживался, чтобы не зарыдать в голос, батюшка вздыхал и молился про себя, матушка молча вытирала края глаз платком.

Ждали Андрея и почему-то верили, что с его приходом все вернется на «круги своя», жизнь наладится и станет прежней, счастливой в своей размеренности и патриархальности.

– Вот сейчас – думали – он войдет и скажет, что все решилось, смута закончилась, или все разговоры о ней были чье-то глупой шуткой.

Андрей Михайлович вошел, перекрестился, присел за стол, потер виски руками и обратился к родителям: «Благословите на ратное дело, придется мне опять воевать.

Страшный враг пришел к нам, страшнее не бывало в истории Государства Российского.

– Не иноземный – этот враг понятен нам был всегда, а свой.

– Своих соотечественников убивать мы не приучены, да и нет греха страшнее, чем убивать соотечественников, братьев по вере!

– Но новый враг уже начал свою войну! И теперь нам предстоит воевать на два фронта – с германцами и с большевиками, да еще неизвестно, как нынешние союзники себя поведут. Сдается мне, что эти не упустят случая «половить рыбку в мутной воде».

Матушка тихо заплакала, батюшка нахмурился.

– Во-первых, давай обнимемся, сын мой, по случаю встречи после долгой разлуки. Столько лет не виделись, а брат твой младший, так тот и вообще не помнит тебя.

– Подойди, отрок, обними тоже своего старшего брата.

– Оба теперь подойдите ко мне, под мое отеческое благословление. Обнимите матушку свою, все слезы она по тебе, Андрей, да по Петру выплакала, не чаяла уж дождаться вас с войны. Ты, слава Создателю, появился, пусть даже ненадолго, а где Петруша наш, офицер геройский? В каких сейчас иноземных краях носит его?

– Молимся, конечно, за здравие и надеемся на Господа нашего и Пресвятую Богородицу.

Обнялись.

Батюшке, как старшему в семье, плакать не полагалось,

Андрей же не смог сдержать слез, тайком вытирая их с лица, матушка всхлипывала и только крепче прижимала к себе сыновей, а Ванюша рыдал в голос.

Никто из них не знал, что совсем скоро, уже сегодня, эти слезы окажутся последними каплями тихого ручейка семейного счастья, который высохнет в одночасье под палящими ветрами войн, революций и всегда бессмысленного и жестокого народного российского бунта.

– Ну, все, давайте присядем. Расскажи подробнее, сын, что происходит, и что ты дальше будешь делать?

– Батюшка, все очень плохо. В Питере большевики во главе с этим самым Лениным Временное Правительство разогнали. Начались аресты, расстреливают невинных людей прямо на улицах. Грабеж идет повсеместный, и, самое страшное, что все это не только бунт черни.

– Это тоже есть, конечно, но основные действия четко контролируются новой властью.

– Диктатура пролетариата началась, о которой Юденич нам только что рассказал.

– Главные враги большевиков – церковь, интеллигенция, дворянство, купечество, зажиточные крестьяне. Остановить эту большевистскую массу некому, армия почти разложена, полиция попряталась.

– Я завтра должен ехать к Николаю Николаевичу, нас пока немного – будем поднимать движение против смутьянов. Думаю, генералу по силам это организовать. Во всяком случае, армия, которая частью еще пока жива, надеется на него и считает, что только Юденич способен остановить нелюдей, в которых превратились простые люди.

– Озверели совсем, вешают, грабят, насилуют!

– Едем в Финляндию, пока еще за границу можно выскочить. Соберемся с силами, вернемся в Петроград, оттуда проще будет действовать.

– Надеюсь, честные люди примкнут к нам, поймут, что с большевиками надо кончать.

– Ну, что же, сын мой…

– Как бывший полковой священник я благословляю тебя на ратный подвиг, буду молить Господа простить тебе грех нарушения обета отказа от оружия.

– Когда Святая Церковь оказывалась в опасности, монахи и священники всегда сражались в первых рядах.

– Вспомните братьев монахов Пересвета и Ослябю, которые первыми приняли геройскую смерть на поле Куликовом.

– Конечно мне, как главе семейства, хотелось, чтобы в годину страшных испытаний мы оставались рядом и защищали себя сообща, но интересы России выше интересов семьи.

– Не будет России, не жить и нам!

– Бежать некуда – здесь наш дом, наша Родина и наш крест! – батюшка украдкой утер глаза.

– Когда ехать то, Андрюшенька – тихо спросила матушка? Надеюсь, хоть деньков несколько побудешь в родном доме.