Олег Попенков - Битва за Ориент

– Конечно, помню. Да, были времена… – протянул Дорошин. – Мне даже посчастливилось побывать на борту большого противолодочного корабля, который зашёл однажды в порт Триполи в сопровождении подлодки с дружеским визитом. Наши моряки угостили нас тогда вкуснейшим хлебом, который пекли на борту сами. Среди команды я там неожиданно встретил нашего коллегу, выпускника специального факультета, в чине капитана третьего ранга. Фамилию его я сейчас вряд ли вспомню. Но одно сказать могу: солидно выглядел парень в форме морского офицера плавсостава! Он даже показал мне свою каюту, признавшись по секрету, что провёл в ней, находясь в дальнем походе, уже около полугода! И для него самым большим подарком стал выход на сушу.

Тогда наши моряки просто произвели фурор у местного населения, пройдя по набережной и вдоль всего старого центра Триполи строем, в парадной военной форме. Офицеры с кортиками, в белой отутюженной форме провели «коробку» матросов, показав прекрасную выучку. Вот это было зрелище, доложу я тебе! Собрались десятки тысяч местных зевак, и среди них даже ливийские «барышни» в парандже, не желавшие лишать себя удовольствия.

– Эх, да! – согласился с приятелем Александр, вздыхая, и вновь продолжил рассказ: – Так вот, американцы, вложившие незадолго до революции огромные средства в строительство нефтяной инфраструктуры в районах Бреги, Сирта и Рас-Лануфа, опасались, что в результате вооружённого конфликта их деньги попросту улетят на ветер. И они затаились на время, отступив. А теперь, похоже, их час настал. Да и Италия с Францией не прочь вернуть в Ливии утраченные когда-то позиции. А заодно и поживиться чем-нибудь ещё. Поселения итальянцев, например, занятых в сельском хозяйстве, издавна существовали на территории страны. Их фермы в ходе революции аль-Фатех были отобраны без выплаты какой бы то ни было компенсации. Такое, как ты сам понимаешь, не забывается. Но тебе же это известно не хуже, чем мне?… Ладно, Паш, мне пора идти. До завтра, дружище! Не опаздывай на автобус!

– Постой! – задержал друга Дорошин. – Скажи, ты хотел бы вернуть прежнюю жизнь? Нет, не молодость, о которой, бывает, жалеют престарелые люди в конце жизненного пути. А то состояние пусть даже небогатой, но стабильности. И ещё ощущение того, что за твоей спиной огромная страна, с мощным военным и экономическим потенциалом, которую если не любят, то по крайней мере боятся?

– Конечно, хотел бы, да только дважды в одну и ту же воду не входят, – с грустью в голосе протянул для прощания руку Александр. Его глаза были печальны. – По-моему, японцы, если я не ошибаюсь, желают своему заклятому врагу жить в эпоху перемен. Это как раз то, что случилось с нами.

Павел крепко пожал руку товарища, которого искренне был рад увидеть и который спас его в тот день от глухого одиночества последних безрадостных лет…

Всю ночь до самого утра Дорошин не мог уснуть. Мысли роем кружились в разгорячённом мозгу. Он искренне жалел друга, себя, ливийцев, и в голове была каша от встревоженных чувств и воспоминаний.

Он смежил глаза лишь на час-другой перед самым рассветом и пробудился, ощущая себя совершенно разбитым от всего сразу – мыслей, спиртного, бесчисленных сигарет, выкуренных за вечер и накопившегося за прошедшие дни и ночи недосыпа.

Будильник прозвонил уже давно, а Павел всё лежал, будучи не в силах подняться. Он то проваливался в зыбкий сон, то вновь пробуждался, глядя на стрелки циферблата, прислушиваясь к неутомимой работе часового механизма.

Павел купил простенький китайский будильник в лавке на ближайшем суке [15] Сук – рынок, базар ( араб. ). совсем дёшево.

Понятное дело, ведь здесь, в Ливии, будильник не является предметом первой необходимости. Никого из аборигенов в арабской стране вскакивать с утра на работу, как в России, не заставишь!

Павел вспомнил, как когда-то прибывшие впервые на учёбу в Московскую военную академию сирийские старшие офицеры во главе с бригадным генералом, открывши рот, глядели на толпу москвичей штурмующих входы на станцию метро «Маяковская», торопясь с утра на работу. Это зрелище нескончаемого людского потока, дисциплинированно двигавшегося к местам службы, настолько потрясло их, привыкших не торопясь потягивать утренний кофе в ожидании служебного авто, что они даже замолчали на время, не в силах обмениваться впечатлениями от увиденного.

А ещё когда-то давным-давно у деда Дорошина, жившего у реки в многолюдном селе, в каждой комнате деревянного дома, сработанного его собственными руками, «долбило» по будильнику единственной на тот момент отечественной марки «Ермак». И у каждого был свой «голос»!

Этот китайский часовой «шедевр» чем-то неуловимо походил на те, что сохранила память Павла: кондовые в своей надёжности и простоте промышленного дизайна советские изделия.

Наконец мужчина пересилил себя и осторожно опустил ноги на пол, заняв вертикальное положение. Затем, всё ещё «на автомате», поднялся и неверной походкой понёс себя в ванную комнату.

«Хорош воин! – оценил он своё помятое отражение в зеркале. – Хотя чему удивляться: по пол-литра на нос без особой закуски!»

Павел покосился на мусорную корзину, стоявшую в углу ванной комнаты, откуда задорно торчало горлышко пустой гранёной бутылки «Джонни Уокера», и, тяжко вздохнув, неприязненно обозвал посуду:

– Злодейка с наклейкой!

Плеснув в лицо несколько раз максимально холодной водой (так Дорошин делал всегда, если хотел проснуться), он почувствовал некое облегчение. Но всё же решил принять прохладный душ. Стоя под бодрящими струями воды, упруго катившимися по телу от макушки до самых ног, Павел, весь покрывшись мурашками от холода, наконец стал приходить в себя.

– Эх, «где мои семнадцать лет?» – процитировал Дорошин слова из известной песни Высоцкого, трясясь от озноба и изо всех сил стараясь храбриться, чтобы продлить время добровольной водной экзекуции.

После туалета сборы были недолгими. Павел рассовал все мелкие вещицы по карманам куртки, обратив особое внимание при этом на наличие ключей от московской квартиры, паспорта и авиационного билета с открытой датой возвращения в Москву.

«Полмесяца не досидел до конца срока, – прикинул он, рассматривая билет и штамп о прибытии в паспорте, – интересно, какие деньги теперь заплатят за неполную командировку?»

Затем застегнул молнию видавшей виды дорожной сумки, которую таскал за собой во все командировки по стране и за рубежом. Сумка была прочна и удобна, а габариты позволяли не сдавать её в багаж, беря с собой в салон самолёта в качестве ручной клади.

Собственно, другого багажа Дорошин никогда и не брал. Вполне хватало сумки, в которую бросалось лишь самое необходимое – часы, трусы и пончик. Так в шутливой манере называл свои недолгие сборы в бесконечные командировки Павел. Напоследок он окинул взглядом комнату, где прожил более месяца.