Александр Щербаков-Ижевский - Северо-Западный фронт. Серия «Бессмертный полк»

Матрона: «Враг подступает, надо обязательно молиться. Внезапная смерть бывает, если жить без молитвы. Враг у нас на левом плече сидит, а на правом Ангел. Крест, это такой же замок, как на двери. Силою Честнаго и Животворящего Креста спасайтесь и защищайтесь!».

Бывало, наложишь на себя крестное знамение и вперёд, под дождь свинцовый. Честно скажу: и помогало, и защищало, и, главное, вселяло надежду!

Не знаю, сколько было желающих дезертиров, но паникеров-самострелов хватало. Если распознают о причинах ранения, в таких случаях разговор был коротким. Расстрел перед строем. Чтобы определить таковых, в нашу роту периодически наведывались особисты.

Однажды в медсанбат прибыл раненый с оторванной левой кистью. Оказывается, во время перестрелки он встал за дерево и с другой стороны ствола взорвал гранату. По этому случаю нашелся свидетель. Тут же приехал дивизионный трибунал. Быстро и скоро принял решение.

Офицер из военной прокуратуры собрал находящихся поблизости бойцов. По приказу построил в шеренгу. Самострел стоял на коленях перед строем и напрасно размахивал культяпкой руки. Тщетно и безуспешно предатель взывал братишек о помощи, молил и просил прощения. Страшно кричал о пощаде. Но никто из однополчан не сожалел о расстрельном приказе.

Тут же, перед строем отделение стрелков на раз-два безжалостно привело приговор в исполнение. Не промахнулись воины. Все шесть пуль угодили в грудь предателя.

Мы-то знали, что на родину членовредителю уйдет похоронка с текстом: «Погиб смертью храбрых…» Это чтобы скрыть позор. Чтобы родителей отступника и изменщика не затравили земляки. Кому понравится жить по соседству с семьёй предателя?

Понятно, что расстрел самострела, это урок в воспитательных целях для остальных солдат. «Искупили» вину отдельно взятой, поганой жизни, да и ладно. К вечеру всё и забылось уже. Никчемная жизнь капитулянта, паникёра и труса не вызывала у нас ни жалости, ни сожаления. Скорее вызывала озлобленность. Как так получилось? Мы же все тяготы войны переносили вместе. Рисковали. Страдали. Он вот сломался и предал, а мы снова в атаку. И всё равно, позору мы предпочитали достойно умереть на поле боя.

Немцы тоже наших предателей особо не жаловали. В одном случае, только что из тыла подались к немчуре прямо из леса вооружённое, сытое, одетое, обутое пополнение. Руки подняли человек триста, целый батальон! Немцы в штаны наклали, гарнизон в деревне был десятка три солдат. Обер-лейтенант, комендант гарнизона приказал всем красноармейцам сложить оружие в кучу, снять полушубки и валенки. Затем русских солдат поставили перед силосной ямой и расстреляли. «Своих предали и Великий Рейх предадут», – сказал патриотично настроенный офицер. Даже закапывать не стали. Посчитали, что пусть местные жители постараются, если не побрезгуют.

Все уже распознали в полной мере, что такое позиционные бои. Немцы заняли круговую, абсолютно неприступную оборону. Иллюзий о своем превосходстве, а тем более, чувства победы солдаты не испытывали. Нас постоянно гнали в наступление. Постоянно. Часто это наступление проходило по пояс в болотной жиже. Ураганный пулеметный и минометный огонь противника выкашивал атакующих бойцов. Укрывшись за небольшим островком-препятствием, красноармейцы могли сутками отстреливаться. Однако приказа на отступление не поступало. Начальство было ещё теми шкурниками. Не подставлялось.

Командиры подстраховывали себя: жизнь солдатика в бою недолгая и никчемная. Всё равно отстреляют и лучше замолчать отступление, чем себя подставить. Так и гибли бойцы в болотах израненные. А еще того хуже, от переохлаждения. Брошенные на произвол судьбы, всеми позабытые люди с разрушенной и далеко не героической судьбой.

Во фронтовых сводках цифры пропавших без вести зашкаливали. Суворова из себя начальники не корчили, даже не вспоминали. Генералиссимус был для них скорее простофилей, чем образцом для подражания. Может быть, оно было и так, но только почему-то никто из воевод не торопился в первые ряды жертвенников и не показывал на личном примере самый короткий путь к победе. Вроде бы, и трусами не были и храбрецами не назовёшь.

Поэтому, бойцы крайне редко испытывали любовь к своим командирам. И делали всё по приказу, а не в соответствии со здравым смыслом и, тем более с никому не нужной инициативой. Прикажут, сделают. Не прикажут, спать будут. Есть будут. Жить будут. Но и шагу вперёд не подумают сделать. Не велено и точка.

Для несведущих, в военных делах поясню масштабность происходящей жизненной фронтовой круговерти вокруг нашей минометной роты.

Относились мы не к артиллерии, а были закреплены за стрелковым батальоном в разное время, доходившем от 300 до 500 штыков. Форма и погоны были у нас пехотные. Сначала в роте на вооружении было 6, а впоследствии уже 9 штатных минометов калибра 82 мм. Как не крути, а это шестьдесят человек личного состава. Соответственно 9 лошадей и двуколок, 4 телеги и даже больше с боекомплектом, различной походной утварью и много чего другого.

Для стрельбы из 82-мм минометов всех образцов применялись осколочные шестипёрые и десятипёрые мины (по количеству лепестков оперения). Дымовыми были только шестипёрые мины. 82-мм осколочные мины 0—832 и 0—832Д при разрыве давали 400—600 убойных осколков весом более 1 г. Радиус сплошного поражения одной мины составлял 6 м, а действительного поражения 18 м.

Площадью сплошного поражения принято было называть площадь, на которой при разрыве одной мины поражается не менее 90% всех стоячих целей. Площадью действительного поражения принято называть площадь, на краях которой при разрыве одной мины поражается не менее 50% всех стоячих целей противника.

Наши подствольники пехота называла «самоварами», а шестипёрые мины были «угольками». В случае, если было необходимо прикрыть пехоту огнем, говорилось, что надо бы подкинуть «угольков в самовары».

Главенствующей задачей нашей миномётной роты была поддержка атакующих бойцов гвардейского стрелкового батальона. Сами понимаете, что от слаженности действий двух совершенно разных подразделений напрямую зависела жизнь человека. Поэтому уважение служивых друг к другу было обоюдным. А помощь пехоты при смене дислокации, или позиции миномётной роты было обыденным делом. Чем быстрее и скрытнее перемещение миномётной роты, тем надежнее и эффективнее был огонь наших миномётов.

Для наблюдения за территорией болот и определения возможных целей немцы использовали двухфюзеляжные самолеты-разведчики «Фокке-Вульф-189», больше известные у нас как «рамы». Они часто висели в воздухе. Солдаты знали, что в нем корректировщики огня, но сбить их из винтовки не было возможности, так как «рама» имела броневую защиту. О зенитках калибром 85 мм говорить не приходилось: девять штук на дивизию не решали задачу обороны воздуха над местом противостояния.